Добро пожаловать в Сайлент Хилл ...город имеет особенность меняться, когда в него попадает живой. Для каждого город открывает иное лицо и показывает самые потаенные кошмары, спрятанные и забитые самим человеком, давно позабытые - но вечные. Пока человек боится - город меняется вслед за ним. Город показывает человеку его собственное лицо. Вопрос только в том - сумеет ли человек принять это лицо. Добро пожаловать в Сайлент Хилл.
Нишка.
Алый закат над покореженными зданиями, горький пепел кружится в воздухе и хрустит под ногами. Разбитые окна отражают мутные закатные лучи, окрашиваясь в рубиново-красный, кровавый, как небо над головой. Красное небо, красная кровь - город пылает красным, он горит и захлебывается, окружает Нишку со всех сторон. Тифлинг идет, нервно озираясь, рассматривает кирпичные стены, но тут же отводит взгляд - мелом и краской на каждой стене выведены священные кресты, неровные и пугающие, сочящиеся кровью и огнем. Город душит Нишку пеплом и кровью, клеймит крестами и опутывает цепями. Кровь - это проклятие.
Касавир.
Повешенные на столбах качаются из стороны в сторону под несуществующим ветром, смотрят на Касавира из-под синеватых век, улыбаются вслед опухшими губами и хрипят горлом - словно смеются. Над городом - грязно-белый свет, воздух звенит эхом далеких и мрачных колоколов, расхаживают по улицам голуби, обрызганные свежей кровью. Касавир зажимает уши ладонями, но колокола бьют все сильнее, дорога дрожит под ногами, отдается медным пульсом в груди. Белый рассвет - жалкий и уродливый - слепит глаза, выжигая их не хуже кислоты. Лживая святость и насмешка над чистотой - на каждом углу, в каждом доме.
Зджаэв.
Зеркала искажают. Зеркала - это отражение. Зджаэв видит - свои потемневшие, сузившиеся глаза, почти звериные от страха. Зеркала искажают. Зеркала лгут. Гит-зерай старается не смотреть на зеркала и витрины - то, что она видит там, мало похоже на нее саму. Отражения играют с ней, заманивают в черную глубину с проблесками серебра, и маячат за плечами бесформенные тени, касаются плеч когтистыми лапами. Зеркала - это окна в первозданную Тьму - и город переполнен ими.
Гробнар.
В городе темно, и на улицах горят десятки фонарей. Дороги залиты желтоватым светом, а узкие улочки тонут в полумраке. Гробнар останавливается - из-под земли доносится музыка - задерганная и резкая, она режет уши и чувства, как ледяное лезвие клинка. В тенях клубится белесый туман - Гробнару кажется, что вместе с туманом в тенях прячутся и шепчутся люди. А музыка звучит все громче - неживая и бездушная, внушающая первобытный страх. Гробнар бежит прочь, назад, вон из города - но музыка настигает его везде.
...будь готов - войдя в Сайлент Хилл, ты не вернешься назад тем, кем пришел сюда.
Это всего лишь сон. Зубастый замок угрожающе скалился, мутные серые воды промочили обувь. Даже осознавая всю реальность ощущений, Ганн не мог поверить в то, что видит. Молчаливый чертог Ковейа Кург’Анис беззвучно завибрировал, да так что тонкий лед, покрывший реку, тихо хрустнул. Непрошенные слезы обернулись инеем на ресницах, щеки жгло, а ноги, казалось, и вовсе окунули в кипящую лаву. Ганн шагнул бы назад, но не было ничего, кроме далекого чертога, колыбели карг, и мутной воды, едва доходящей ему до колена. Когда-то, вспомнил сноходец, зловоние исходило от раздувшихся трупах на берегу, но земля исчезла, как и мертвецы, как и запах. Поэтому Ганн шагнул вперед. С неба полетел снег – не такое редкое явление в Рашемене, он окрасил волосы сноходца сединой. Ковейа Кург’Анис засыпала метель. Холод настойчиво пробирался через меха внутрь, в самое сердце. Прогнившее дерево скрипнуло, когда Ганн забрался на пристань. Он бы схватился за свой посох, только не было никакого оружия. Ничего не было, только безграничная тоска и тупая ноющая боль. Ганн шел вперед, плыл по течению, с какой-то обреченностью и ужасом осознавая – нет, это не сон, это его проклятье. За все то, что сделал и особенно за то, чего сделать не сумел. Туман – вот что он принял за метель – расступался, принимая нового гостя. Судя по виду чертог был покинут, но Ганн чувствовал сны – беспокойные кошмары, от которых стало еще хуже. Он коснулся двери и легонько толкнул – скрипнули старые петли, и его взору открылся зал. В холодной звенящей тишине раздался шепот, но Ганн увидел ее еще до того, как она заговорила. - Ты правда думаешь, что я могу простить тебя?
Исполнение третье. ООС, хоррорРаз-два-три. Так, все на месте. Вытер руки о когда-то бежевые льняные бриджи. Теперь – точно готово. Вышло как раз так, как нужно – такой, какой он ее помнил. Светлые длинные волосы, чуть кудрявые. Глаза – просто прелесть – голубые. Тонкие черты лица, этот носик – вздернутый, веснушчатый. Руки тонкие, а пальцы – длинные и ухоженные. Ох, как он скучал по этим рукам. Взял ее ладошку своей и поднес к губам. Легко поцеловал, потерся щекой. И ничего, что она замерзла – сейчас он разожжет костер, и все будет как раньше. С ее волос стекала кровь, но он ее искупает, это точно. Тут недалеко есть чистый ручеек. Так правильно. Уверенные стежки гноились, а под тонкой кожей на животе роились черви. Это было так сложно, но теперь они будут вместе. Прикоснулся к светлым волосам, прошептав имя. Улыбнулся – никогда бы себе такого не позволил. Где-то глубоко внутри заворочалось презрение к собственным чувствам, но теперь все будет хорошо. После обвала голова Хранительницы отлетела на добрых полметра, а тело полностью расплющило. Благо, среди иллефарнских обломков она была не одна. Руки он взял у Кары – оторвал, немного повредив кожу. Зато ее тонкие пальцы, когда-то сплетающие магию, были невредимы. Чародейка умерла от длинного острого обломка, проткнувшего ее насквозь – от головы и до бедер. То, что это именно она, было ясно по паре колец, но украшения пришлось снять. Хранительница не носила колец. Груди, бедра – это спасибо Элани. Они с Хранительницей одной породы, эльфийки эти. Красивые талии, накачанный пресс. А ноги – Нишкины. Демоница пыталась сбежать, но стоило только спрятаться в листве деревьев и спрыгнуть вниз. Эти прекрасные ножки он отрезал, пока Нишка была еще жива. Она так и умерла там, где он ее оставил – на болоте, в луже собственной крови и нечистот. Все просто прекрасно. Одежда Хранительнице больше не была нужна – зачем скрывать такую красоту? Легко поцеловав синие губы, Бишоп зарылся лицом в густые кудри, не замечая личинок, выпадающих из прогнившего живота. «Моя».
Гости, видимо, не играли в Команту и не помнят экспериментов Салливана (как он мамочку свою сшивал). Я ни на что не претендую, о чем вы говорите) Странно, что именно мое исполнение вызвало столько ЭМОЦИЙ.
Автор третьего исполнения, оно вызвало столько эмоций от несоответствия исполнения тексту заявки. В первую очередь. Где здесь представление о городе, позвольте узнать? Где здесь вообще что-то, кроме Бишопа в роли хирурга-некрофила?
Ох, я, видать, задел вас за живое. В общем вы правы, текст не полностью соответствует заявке - в нем нет города, но в нем есть кроссовер. Давайте администрация и автор заявки решат, нужен ли им такой текст, хорошо? Незачем устраивать холливары на пустом месте.
Заказчик, очень рад, что понравилось! Таких вот историй про составление человека из частей многих других людей довольно много даже вне игрового пространства, но я понимаю, что подобная ситуация прежде всего ассоциируется с да 2 по той простой причине, что да 2 вышло не так давно) Но спасибо за теплые слова
Я выскажусь за администрацию. ИМХО - а почему бы и нет? Да, текст действительно не совсем соответствует заявке, но во-первых, заказчику нравится, а, во-вторых, такой психопат вполне в стиле поставленной с ног на голову извращенной реальности Сайлент Хилла.
Я не буду прятаться под анонимусом, потому что, по-моему, мой стиль и выбор персонажа очевидны до скрипа зубами. Заявка предполагает крэк, и я не думаю, что у меня получилось иначе. Бишоп был, Ганн был, "сборник персонажей" был - я просто не мог пройти мимо.
Поначалу ему казалось, что все в порядке, и набережную в Доках всего лишь окутал густой прохладный туман. Даже холодный - подобный воздух слегка покусывает щеки и руки морозом. Вокруг было чудовищно тихо. Он имел в виду, что не слышит даже привычного убаюкивающего плеска моря, хоть и чувствует его солоновато-горький запах, но это не насторожило его, потому что он всего лишь возвращался домой. Что до тумана... туман каждый сезон опускается на Невервинтер, потому что море и река здесь слишком теплы для севера. Он ничего не заподозрил. До тех пор, пока ключ в его кармане не подошел к двери дома. До тех пор, пока он, пройдя по улице к югу, не обнаружил на месте городских ворот уходящую в серую пыльную даль пропасть, и еще одну - на месте Дельфиньего моста. Там, где должна была находиться река, не было ничего. И ни одной живой души рядом.
Он должен был чувствовать... что? Печаль? Ужас? Ярость? Панику? Но здесь все чувства замерзали и уходили, улетали вместе с пеплом, пока что оставляя лишь разум. И это было еще одной болью и проклятием, хотя он догадывался, что настоящая мука придет вместе с осознанием.
Он искал людей, но нашел лишь трупы. Они стояли вдоль улицы: пленники в клетках, погибшие в страшных муках. Сожженные, разрубленные на части, задушенные и истекшие кровью. Клетки походили на камеры для самых отъявленных преступников. На дверях висели замки. С ржавых подмерзших решеток свисали длинные, потрепанные алые ленты. Это напоминало чудовищный, гротескно-нелепый набор кукол. В подарок. Здесь было все так же холодно - так, что дыхание вырывалось паром изо рта. Он видел лица убитых. На желтовато-белой коже проступали черные, алые и лиловые вены. Иней сковал лица мертвецов, и кровь на краях ран, на месте отрубленных голов, пальцев, рук и ног, застыла до густой черноты. Он узнавал их. Каждый ребенок, мужчина и женщина, которые когда-либо говорили ему слова благодарности за спасенную жизнь и помощь, не требовавшую взаимности. Пустые глазницы, полные засохшей крови, с упреком наблюдали за ним.
Он захотел уйти, но отсюда не вело ни одной дороги, и земля за стенами города - тот ее клочок, что еще остался, был полон обгоревших орочьих и людских трупов. Здесь воняло гарью и паленым мясом, в небо взвивался черный дым, а сыпались с него графитово-серые, похожие на ошметки бумаги, пластинки пепла, и пепельная пыль. Убитые чумой и... кто? Черные перекрученные фигуры лежали в глубоких рвах так, словно часть из них была еще жива, когда пламя лизало их кожу, обугливая тела до костей и мяса. Слишком большая часть. Слишком много. Их были сотни или тысячи, и он не мог сосчитать их всех. Ветер доносил странные отзвуки, в которых он определил дикие, почти звериные вопли боли, на которые человеческое горло способно лишь в самых страшных кошмарах, только спустя несколько минут. Эти крики заставили его вернуться в город. Ему не хотелось встречаться с тысячью кричащей в тумане душ.
Тогда-то липкие, когтистые лапы страха забрались к нему внутрь. Легкое головокружение. Дрожь в руках. Осознание реальности. Запах и звук. Холод и боль. Когда он надавил ногтем на кожу, он ощутил это. Маслянистый привкус на губах от густого едкого дыма, который не желал выветриваться. А еще он не мог вспомнить, как он сюда попал.
Еще одна улица. Набережная. Небрежно нарисованные мелом кресты на домах – в спешке, в страхе – выглядели старыми и побитыми дождем, но он мог поклясться, что раньше их не было. Так метили здания, в которых побывала Воющая Смерть. Он почувствовал гнилостный запах разложения, гноя и крови, и поспешил убраться, пока из подвалов и темных закоулков, дверей и окон не вышли они. Их он уже слышал. Шуршание и шаги, скрежет когтей и шепот, плач и стоны боли, зовущие и разрывающие душу на куски мольбы о помощи. Они знали его как он - самого себя, и даже лучше. Он понятия не имел, кто наслал на него их.
Ему было нужно выбираться отсюда. Хотя бы понять, как он попал сюда. Это было простым и логичным, ведь не всегда ли выход находится почти там же, где вход? Пока он шел в храм. Туда, где он должен был находиться. Ведь если он и сможет где-то найти убежище, то только там. Шорохи. Шаги на мостовой. Скрежет. Не стоит ему слушать. Не стоит обращать внимание. Они в любом случае попытаются обмануть его. Подспудно он понимал, что все еще только начинается, и через несколько минут они начнут гоняться за ним, попытаются загнать его в угол, как крысу, которую сажают в клетку, раскаляют прутья, и заставляют проедать себе путь на свободу сквозь внутренности обреченного. При нем был меч, но что такое меч, когда железо разъедает кислота?
Набережная растянулась до бесконечности. Пластинки и комки пепла, окрасившие серым волосы и одежду падали на него – и прятали плотным густым туманом дома впереди и сзади. Ничего, кроме набережной, шагов и шорохов, которые становились все громче. Почему-то брусчатка под его ногами была мягкой, проваливалась, как грязь, как трясина, и чем быстрее он шел, тем сильнее вязли его ноги в том, что можно было назвать камнем. Нелепого серо-багрового силуэта, который был уже в нескольких метрах за его спиной, и переваливался при ходьбе, как искалеченный, мучимый болью человек, он еще не видел. Железные когти. Ржавые крючья.
Монотонный вой труб, где-то словно в прошлой жизни означавший, что Лускан идет на очередной приступ, пытаясь уже в который раз обрушить измученные стены города, застал его слишком далеко от храма. Тьма опускалась вокруг него, как и должна была. Реальность исчезала и тлела, проваливалась и истончалась, сгорала, как бумага, шурша и раскалываясь, оставляя за собой ржавый, окровавленный, пытаемый всеми муками ада остов мира, где было место любым кошмарам и боли, что скрывал за собой его снежно-серый, пепельный фасад. Он был еще не в аду, но где-то очень близко. Но его ноги больше не проваливались в камень.
Они наконец-то вышли из клеток и домов, сползли с крыш и покинули рвы. Его чудовища. Он видел их силуэты – те, против которых не поможет меч, не спасут доспехи, потому что и то, и другое рассыплется трухой от их плевков, касаний и крови. Они сжимали вокруг него плотное полукольцо – черные обожженные силуэты, истощенные голодом фигуры, истекающие сукровицей и гноем чумные, расчлененные на куски люди, чьи отрубленные руки, ноги и головы держал каркас из железных цепей и оков, мучая их плоть еще больше. Будь он там, он бы просто изгнал их, заставил рассыпаться в пыль и пепел, и развеял по ветру над совсем другим, пронзительно-синим морем. Но бога, способного своей силой помочь ему, здесь не было, и он уже знал, что даже найди он молитвенник – его страницы будут чисты, как снег или сгорят прямо в руках. Он знал эти молитвы без того наизусть, но едва он попытался их произнести, его язык перестал слушаться, и из горла вырвался только кашель и хрип. Его словно забили пеплом. Пеплом и кровью. - Нет… Это он смог произнести, но и сейчас его голос звучал как тихий шепот. Во рту чувствовался солено-медный привкус. Его губы были мокрыми. Чудовища заплакали и протянули к нему руки. Это был режущий уши скорбный вопль, способный вывернуть тебя наизнанку. Так кричали дети, которых сжигают заживо. Так рыдали женщины, у которых пытали на их глазах мужей. Так плакали старики, когда видели, как их молодые сыновья и дочери ползли к кострам, обезумевшие, умолявшие о любой, даже самой мучительной смерти, но лишь бы здесь и сейчас.
Он не помнил, сколько прятался и убегал от них. Четверть часа? Час? День? За клетками и решетками, ящиками и дверями, под лестницами и в углах, чувствуя за спиной тьму, из которой могли протянуться такие же лапы и утащить его внутрь. Он убил нескольких, и лишился меча. Меч рассыпался в прах на третьем ударе. Железные когти. Ржавые крючья. Его рука была повреждена ударом одной из тварей. Наплечник превратился в труху, и ему казалось, что плечо распорото до кости. Будь все проклято, но правое. Его ведущая в бою и письме, более сильная и умелая рука. Он пытался найти в этом аду потерянный храм. Кажется, его ранили еще раз, но что именно, кто именно и где – он даже не видел. Оно выползло из темноты, ухватило его за ногу, и убралось назад, когда он вырвался.
Концовка.Когда он добрался до храма – или того, что им когда-то было – он потерял достаточно крови. Внутри оказалось тихо и почти темно, не считая свечей. Это оказался призрачный, дрожащий свет, выхвативший из мрака несколько потрепанных темно-синих знамен, казавшихся густо-кровавыми в этом освещении. И здесь, слава Тиру, не слышалось ни шагов, ни шепота. Он не видел крови, железа и ржавчины. Разве что ковер пол ногами был чем-то пропитан, блестел и влажно хлюпал. Он не знал, куда идти, кроме комнаты, где должен был стоять алтарь. Он верил, что хоть что-то в этом месте обязано остаться нетронутым. Оно и осталось. Тусклое и холодное, но не оскверненное кровью. Его здесь ждали. В двух шагах от выхода и ответов. У него были те же черты лица. Бледное, лживое, уродливое отражение с омерзительным узором чернеющих вен на щеках и скулах, и алыми, полными лопнувших сосудов, белками глаз. С окровавленными от локтей до кончиков пальцев, влажно блестевшими руками. - Здравствуй, - оно склонило голову слегка набок, подражая его голосу. Он был таким же мягким. Низким. Тихим. Жаль, что меч рассыпался в прах на третьем ударе. Он бы ушел, но дверь за его спиной превратилась в глухую стену, по которой стекала липкая, начинающая застывать, кровь. Оно всего лишь подошло к нему и почти осторожно взяло за руки, но прикосновение обожгло запястья и ладони хуже огня и кислоты. Он кричал от боли, чувствуя, что не может вырваться, и как плавится заживо его плоть. После этого осталась лишь тьма.
Утро в Крепости-на-Перекрестке было обычным. Прохладное, предвещавшее скорое наступление зимы, с бледным розово-голубым небом. Солнце золотило башни. Вился дымок над чашкой чая. Прыгали и щебетали синицы на ветвях деревьев. Почти приманивала отдохнуть теплая, еще не собранная, постель. Катриона, когда он спустился на плац, к солдатам, посмотрела на него с легким сомнением и обеспокоенностью, спросив вполголоса: - С тобой все в порядке? Выглядишь устало. Он только махнул рукой. - Все в порядке. Слегка... бессонная ночь. Он не мог ей сказать, что потратил два часа и несколько склянок сильнейших зелий, чтобы который раз превратить кровавое месиво, которое представляли собой его ладони, в подобие живых человеческих рук, а затем зашить разорванное железными когтями плечо.
Касавир, Я не буду признаваться в своих чувствах ТЫ И ТАК ВСЕ ЗНАЕШЬ Оно трэш, оно чудесно, и я обожаю как ты пишешь Касавира и хоррор. Особенно вместе
-
-
17.10.2012 в 22:44-
-
18.10.2012 в 00:47-
-
18.10.2012 в 01:21-
-
18.10.2012 в 21:05-
-
18.10.2012 в 21:15-
-
18.10.2012 в 21:46Я ни на что не претендую, о чем вы говорите) Странно, что именно мое исполнение вызвало столько ЭМОЦИЙ.
Автор третьего текста
-
-
18.10.2012 в 21:47-
-
18.10.2012 в 21:54-
-
18.10.2012 в 21:58Автор третьего текста
-
-
18.10.2012 в 23:30Батори,
чудесные описания, особенно торкнула Нишка. спасибо
Второй Автор
потрясающе, не в обиду остальным, но вот чего-то именно такого я и хотела. а за Ганна особое спасибо
Третий Автор
чувствуется влияние да2 =))
вообще действительно напомнило про Уолтера. и пусть не совсем то что в заявке, цепляет и пробирает.
-
-
18.10.2012 в 23:34Автор третьего текста
-
-
18.10.2012 в 23:36-
-
19.10.2012 в 01:55один из авторов
-
-
19.10.2012 в 06:40Спасибо вам за столь чудесную заявку
-
-
19.10.2012 в 15:17И все очень удивились
-
-
19.10.2012 в 16:44-
-
19.10.2012 в 23:30эммм... нет?
один из авторов
-
-
29.10.2012 в 22:02Бишоп был, Ганн был, "сборник персонажей" был - я просто не мог пройти мимо.
Серые сны
-
-
29.10.2012 в 22:02-
-
29.10.2012 в 23:20Я не буду признаваться в своих чувствах ТЫ И ТАК ВСЕ ЗНАЕШЬ
Оно трэш, оно чудесно, и я обожаю как ты пишешь Касавира и хоррор.
Особенно вместе
-
-
08.01.2013 в 14:09