Пост для заявки №56

[Касавир]

56. Касавир, Бишоп. «Спасибо, но я не настолько ранен, что бы нуждаться в твоей помощи».

@темы: фанфик-фест

---

Пост для заявки № 19

[Эрна Хэл]

19. "Маска предателя". Пост-злая концовка. Носитель осколка стал вот такой няшей и выискивает все тех, кто его предал, попутно уничтожая города и пожирая миры.

@темы: фест "Волшебство и тьма"

---

Пост для заявки №8

[Касавир]

08. Дважды! ГГ/Освобожденный от лусканцев Касавир (кем-нибудь, пусть даже волей случая), события после Шторма. Героиня возвращается на родину, вспоминает Мерделейн, встречает Келгара. Тихая грусть по умершим друзьям (вспоминаем, ГГ думает, что Касавир умер). Безумное счастье и эмоциональное потрясение ГГ, когда ее казалось бы умершая любовь ее вновь находит.

запись создана: 10.04.2012 в 22:14

@темы: фест "Пары Фаэруна"

---

Про единственный недороманс

[Viola Farfalla]

Уважаемые сообщники, подскажите пожалуйста, а Касавир тащит на стену Носительницу Осколка вне зависимости от того, сколько на него очков влияния на текущий момент или всё-таки паладин не станет отдаваться хаотик ивилу с влиянием в глубоком минусе? У кого-нибудь были такие прецеденты?

@темы: помощь и вопросы – другое, персонажи

---

"The Prophet" by Baldecaran

[psycrow]

раз уж сообщество охватывает, насколько я понимаю, обе игры, то периодически буду скидывать сюда отзывы на nwn-овские модули, благо что опять проснулся интерес к нестареющей классике. может быть, еще кто снова заинтересуется.

"The Prophet": It cannot be denied (0) - By the will of kings and mortals (1) - The Century of Sorrow (2) - That which is destined (3)

Автор: Baldecaran
Жанр: Драма, Приключения, Иные планы
Длительность: 30-50 ч.
Язык: English
Требования: CEP-1.68/CEP 2.3 (чтобы корректно установить CEP 2.3, сначала надо скачать CEP 2.0, а потом поверх него установить 2.3. CEP 1.68, при этом, все равно необходим для пролога и первой главы)
NWVault: click

Вам никогда не казалось, что все в мире случается согласно давным-давно заготовленному плану, ваша роль во всем этом - минимальна, а свободная воля - всего лишь пустые слова, придающие жизни какой-никакой смысл? Главному герою саги "Пророк" тоже не казалось: до тех самых пор, пока в своих снах он не увидел с поразительной четкостью события, которым суждено было сбыться, а вслед за этим отправился в путешествие, переплетенное с судьбой самого мира. Точнее даже, Судьбой. Мрачной особой, смотрящей на всех сверху вниз благодаря своему всеведению.
"Пророк", вообще говоря, выходит далеко за рамки обычного модуля про подземелья и драконов, а главное его достоинство в том, что поначалу это понять ой как не просто. Вы - обычный начинающий приключенец, который видит вещие сны - редкое ли явление для фэнтези-мира? Тем более, что и автор услужливо поддерживает иллюзию "обыденности" своего творения: в первой главе главному герою предстоит путешествовать по лесам, горам, болотам и равнинам в компании эльфа и полурослика, лупить нечистых врагов и копаться в сундуках. Эскапическая идиллия, не правда ли? Однако, в какой-то момент эта история соскочит с рельсов типичного D&D-приключения, а главный герой отбросит тень, которой будет суждено накрыть весь мир Рунных земель. Он предаст и будет предан, и этот цикл предательств не закончится вплоть до самой развязки. Он сразится с химерой прошлого, но не сумеет постичь свое будущее. Он будет пытаться предотвратить зловещий Век Горестей, предсказанный в пророчествах, но не осознает собственной роли в происходящем. Только он в конечном итоге сможет дать ответ на вопрос: можно ли отринуть то, что предначертано?
"Пророк" - это прежде всего эмоциональная, полная философских подтекстов история, которой не повредило бы литературное воплощение, но не стоит думать, что это - интерактивная книга, где самое трудное задание - вовремя кликнуть на нового собеседника. Как уже было сказано, типичная "приключенческая" часть сделана так, что захватывает дух: причиной тому как качественный баланс сражений, так и потрясающий дизайн локаций. Новые модели позволили автору создать уютное поселение полуросликов наподобие толкиновского Шира, величественный город эльфов среди деревьев, неприступные горные кряжи, а стандартная палитра NWN - живописные леса, глухие болота и разнообразные памятники древних цивилизаций. Единственное, что, пожалуй, Бальдекарану не очень удалось, так это большие города, которые отчаянно не хотят казаться живыми.
Во время прохождения "Пророка" часто будет создаваться впечатление, что история очень линейна - да так оно, пожалуй, и есть, в силу того самого авторского замысла касаемо роли судьбы в жизни мира. С другой стороны, с тем же успехом можно жаловаться на нехватку "альтернативных глав" в вашей любимой книге. "Пророк" объединяет в себе эпическое сказание головокружительного масштаба и увлекательное приключение в самых разнообразных декорациях, и, пожалуй, это лучшее творение на движке NWN, которое я встречал на этот момент.

@темы: модули

---

Пост с заявками на песенный фанфик-фест

[Касавир]

Пост для заявок - в эпиграфе или здесь
Правила все те же. Чтобы избавить сообщество от мертвых постов, то при выполнении заявки кидаете - анонимно или нет - коммент к этой записи с просьбой создать пост на заявку "№ *" или отметкой о выполнении. Он незамедлительно создается и дается ссылка в списке. Дальнейшие фики по заявке кидаются в уже существующий пост.
Исполнитель заявки №7 - объявись, пожалуйста, пост ведь есть уже.

01.
Арибет де Тильморанд/Фентик Мосс. Фентика повесили, Арибет пытается жить дальше, но у нее не выходит. Сюрные глюки приветствуются.
----------------------------
02.
ГГ с удивлением обнаруживает, что в Крепости появляется ее/его точная копия - не магия, а какой-то сумасшедший. Ссоры из-за внешнего вида, деление ЛИ. H+
----------------------------
03.
Финал маски. Одинокий, разбитый ГГ без (!) ЛИ. Ангст. R+

+12 заявок

----------------------------
04.
Бишоп / фем!ГГ (хаотично-злая). Бишоп осознает насколько они с ГГ похожи, и это побуждает его на предательство. Автором заявки был приложен текст песни.
----------------------------
05.
Конец оригинальной компании, ГГ встает на сторону Короля Теней. Прогулка по умирающему миру. Ангст, можно POV.
----------------------------
06.
Начало Маски. Касавир/ГГ. Касавир выживает и находит ГГ, которая изнывает от голода. "Убей меня, я - монстр".
----------------------------
07.
Бишоп/фем!ГГ. Когда ГГ обвиняют в геноциде деревни, она соглашается на предложение Бишопа о побеге. Леса, AU, NC-17.
----------------------------
08.
Касавир/фем!ГГ (человек). Рыцарь-Капитан не готова к свалившейся ответственности, и власть берет в свои руки Касавир. Находя его спящим в ворохе бумаг, ГГ пытается разобраться в своих чувствах.
----------------------------
09.
Рассвет мертвецов в Крепости-на-Перекрестке. Силы на стороне врага, ГГ и ее компаньонов (на усмотрение автора) вытесняют со стены в башню. Ожидание неизбежного конца. R+
----------------------------
10.
Вален \ж!ГГ (волшебница, законопослушно-добрая, с первых же мгновений завороженная Валеном), во льдах Кании тифлинг все больше осознает, как ему симпатична волшебница, но опасается отсутствия ответного чувства, что напрасно. Не dark-, death- или стеб-фик. Развеять его сомнения признанием или обозначить лишь развитие - на усмотрение автора. Тут вообще почти все на усмотрение исполняющего.
----------------------------
11.
Рыцарю-Капитану пришлось отлучиться из Крепости, оставив партию на произвол судьбы. Что конкретно произошло - на усмотрение автора, но до возвращения ГГ остается час. Ненавязчивый юмор приветствуется
----------------------------
12.
ГГ|Бишоп, ссора, обмен колкостями "Ты и понятия не имеешь, что такое настоящая жизнь!" "Так покажи!". Без рейтинга.
----------------------------
13.
После Маски Предателя. Крылья Каэлин почернели, она ведёт борьбу с богами и Стеной Неверующих. Воспоминания о ГГ(девушка, колдунья), бывших спутниках, тоска, сожаления, безнадёжное понимание того, что они больше никогда не встретятся. Дарк, ангст, можно POV Каэлин. Концовку Маски оставляю на усмотрение автора, равно как и судьбу всех персонажей, включая ГГ, кроме Каэлин - она жива и ведёт своё сопротивление, как и хотела.
----------------------------
14.
Listen or download I Knew You Were Trouble for free on Prostopleer
ГГ/Бишоп. После событий Маски с учётом мода "Тёмная душа". ГГ (желательно человек) окончательно разбежались со следопытом. Её размышления по этому поводу.
----------------------------
15.
Шева Белое Перо и викларан. Шаманско-ведьмаческая тематика, природное колдовство, сны и предсказания. Что-то теплое, таинственное, магическое. Отражение духа северной страны. Отдельно хотелось бы видеть танцующих викларан и рашеми, но это по желанию.

запись создана: 02.03.2013 в 14:27

@темы: песенный фанфик-фест

---

Пост для заявки №6

[Касавир]

06.
Начало Маски. Касавир/ГГ. Касавир выживает и находит ГГ, которая изнывает от голода. "Убей меня, я - монстр".

@темы: песенный фанфик-фест

---

Пост для заявки №1

[Касавир]

01.
Арибет де Тильморанд/Фентик Мосс. Фентика повесили, Арибет пытается жить дальше, но у нее не выходит. Сюрные глюки приветствуются.

@темы: песенный фанфик-фест

---

[Батори]

И это пущай тоже тут валяется
Фик написан в подарок для Wild Grape, по ее за задумке и давно жрущей ее идее, которую я попыталась воплотить.
Легкий, мимимишный фичок-зарисовка про платонические взаимоотношения Гробнара и Джой.

Совершенство

Гробнар — ценитель красоты и музыки, певец и сказочник, вечный оптимист и душа компании. Он коллекционирует красивые камешки и старые книги, он ищет старые песни и пишет новые, он постоянно что-то изобретает и придумывает, чинит и отдает другим.
Гробнар — удивительный и многогранный. Но если бы ему кто-нибудь сказал об этом, то Гробнар лишь улыбнулся бы. Сам для себя он — обычный. Иногда смешной, иногда глуповатый.
Гробнар любит закаты и восходы, любит осень, весну, лето, да и зиму тоже, когда сугробы не наметают выше его головы. Он любит незрелые яблоки и сливы, переспелые абрикосы и виноград, любит пить чай с мятой и лавандой, любит спать, завернувшись в несколько одеял и выставив ноги наружу. Он любит гулять под дождем и сочинять песни на любой случай жизни. Он любит читать вслух и пересказывать истории на новый лад.
Он любит смотреть на звезды и угадывать созвездия, запоминать легенды и воссоздавать прошлое. Он любит играть на лютне и смотреть, как танцует народ в тавернах. Он любит гладить ткани и меха, чувствовать прохладу шелка или покалывание грубой шерсти.
Гробнар просто любит жизнь.
Гробнар — это огромная душа в маленьком, смешном теле.

***

В Крепости-на-Перекрестке Гробнару не очень нравилось. Здесь было мало красивого, а Гробнар не мог жить без красоты. В серых камнях стен и высоких башнях была красота — но суровая и холодная. Люди здесь были вечно чем-то взбудоражены и выглядели ужасно занятыми. Никому не было дело до маленького барда. Гробнару было даже немного обидно. А еще — грустно. Такая большая, просто огромная крепость — и такой маленький и незначительный Гробнар.
В Крепости Гробнару не творилось. Песни не писались, музыка не рождалась под пальцами. В песнях и музыке был сам Гробнар, и, лишившись этого, гному становилось особенно плохо. И одиноко.
Раньше это одиночество хоть как-то скрашивала Шандра. Хриплым смехом, доброй улыбкой, ласковым прикосновениям к непослушным вихрам на голове Гробнара, попытками подпевать его песням. Шандра заполоняла собой пустоту, согревала своей добротой, взамен которой ничего не требовала. Именно Шандра водила Гробнара гулять за стенами, строила на берегу реки замок из песка, пекла яблоки с медом, и каждый вечер заказывала в таверне кружку темного, горьковатого пива.
Тогда Гробнар был счастливым. Ведь у него был друг. Лучший друг. Ради Шандры Гробнар был готов на все. Даже пожертвовать свою лютню. Или свою жизнь. Для него это означало одно и то же.
Но теперь Шандры не было. И Крепость снова стала казаться ему чем-то слишком большим и слишком далеким. Пустым и не заполненным теплотой. Словно солнце зашло навсегда, и мир окутала темнота.
Больше некому было слушать его песни и рассказы. Только Шандре всегда было интересно, о чем думает Гробнар. А остальные были слишком заняты для этого.
Маленький бард очень переживал из-за смерти Шандры. Когда-то общительный и буквально источающий жизнелюбие, он стал на редкость молчаливым и мрачным. Васильковые глаза не горели задором, лицо не озаряла немного безумная, полная радости улыбка.
Казалось, что в нем что-то сломалось — какая-то маленькая деталь, незначительная, но настолько важная, что не передать словами. Гробнар сравнивал это с механизмами — стоит отойти одному маленькому гвоздику, перестать крутится одной шестеренке — то все перестает работать.
И тогда наступает темнота.

***

- Гробнар!
Голос в подвале отдается глухим эхом, усиленный высоким потолком и толстыми стенами. Легкие шаги по каменным плитам, шелест и шорох одежды. Позванивание пряжек на сапогах.
Капитан крепости уже давно не заходила просто так. Гробнар улыбнулся:
- День добрый, миледи! Или еще утро? А может, вечер? Неважно! Я рад вас видеть, миледи, так рад!
Фарлонг улыбнулась, но глаза ее смотрели серьезно. Усталые глаза. Окруженные темными кругами.
- Тебя давно не видно. Все в порядке?
- Конечно! - Гробнар энергично закивал. - Я заканчиваю своего конструкта, скоро будет как новенький!
- Ты засиделся в этом подвале. Почти не появляешься за ужином, да и за завтраком тоже.
- Мне Элани еду приносит, - пояснил Гробнар. - Это так мило с ее стороны! Недавно она принесла мне овощной салат. Я чуть не расплакался — так был тронут, честное слово! - но оказалось, что салат просто невозможно есть — Элани, кажется, переборщила с солью, и еще с какой-то травой — она еще клопами пахнет. В общем, мне пришлось его выкинуть. Только не говорите Элани — она так расстроится!
- Я ей не скажу, не переживай.
Фарлонг задумчиво осмотрелась, зябко повела плечами. Ей в подвале было холодно. Гробнару по началу тоже было неуютно. Потом он привык. Несколько теплых носков на ноги, теплые рубашки, висящие мешком — и очень даже неплохо.
- А где ты спишь?
Гробнар кивнул в сторону темного угла — там, на полу, лежал свернутый полосатый матрасик и пуховая подушка. Шерстяное одеяло, любовно сложенное, покоилось рядом.
- Гробнар, - мягко сказала Фарлонг, - тебе не обязательно жить здесь. В Крепости полно свободных комнат. А если тебе тут не нравится — я попрошу Сэла пристроить тебя в таверне.
- Нет-нет-нет! - запротестовал Гробнар. - Мне и тут хорошо. Правда! К тому же если я уйду, ребятня Волка начнет дергать моего конструктика. Вдруг что-нибудь сломают? Не могу уйти.
Фарлонг посмотрела на него чуть ли не с жалостью.
- Ну если ты уверен... Тогда, пожалуйста, появляйся хотя бы на ужин. Не прозябай здесь. Хорошо?
Гробнар улыбнулся.
- Хорошо-хорошо, госпожа! Я обещаю!
Фарлонг дернула уголками рта и пожала плечами.
И она, и Гробнар, прекрасно понимали — ничего не изменится.
Иногда, когда теряешь одного по-настоящему дорогого человека, сложно начать жизнь с чистого листа.
Это нужно пережить.

***

Был бы выбор Гробнара — он бы не выходил из своего подвала, где жил его конструкт, где огромная паучиха Кистрел щелкала жвалами в далеком, темном углу, сплетая чарующие узоры из паутины.
Но то ли от холода, то ли от сырости, барда одолел кашель. Нужно было выпить теплого молока с медом, или разогретое вино, а в подвале не было ни того, ни другого.
Поэтому Гробнару пришлось подняться наверх — к солнцу, к людям, к жизни.
В «Хвосте Феникса» было людно и шумно. Пахло табачным дымом, вином, пивом и яблочными поленьями в камине. Оглушительно звучала лютня, флейта и барабаны. Веселый, деревенский мотив, под который танцуют у костров крестьянские девушки.
Гробнар попытался дотянуться до стойки и громко попросил горячего молока. Сэл, лысый и улыбчивый мужчина, кивнул и удалился на кухню. Чьи-то руки подхватили барда и усадили на высокий стул.
- Спасибо, - пропыхтел Гробнар, устраиваясь поудобнее.
Касавир только улыбнулся в ответ. Уголками губ.
Вокруг галдели солдаты и рабочие, хлопали в ладоши и стучали ногами в такт. В центре, на двух приставленных друг к другу столах, танцевали молодой юноша и девушка. Топот каблуков по деревянным доскам, сцепленные ладони, откинутые назад головы. Парень был не очень красив, но танцевал прекрасно. А девушке не было равных.
Она поднимала вверх тонкие руки с длинными, белыми пальцами, быстро подпрыгивала и разворачивалась, подхваченная сильными руками своего партнера, и в разрезе ее длинного, цветистого платья мелькали стройные босые ноги — молочно-белые, расцарапанные, с маленькими пальцами и немного шершавыми пятками.
Тогда Гробнару показалось, что он увидел ангела.
- Джой! - кричали солдаты, выстукивая ритм ногами. - Танцуй, Джой!
Танцовщица кокетливо улыбнулась, повела обнаженным плечом и изогнулась, словно молодой тростник. Золотые волосы хлынули на спину потоком, а губы тронула удивительно яркая, красивая улыбка. Та же улыбка сияла в синих, как небеса, глазах.
Гробнар раскачивался на стуле, салютуя ей стаканом с молоком, что-то кричал, улыбаясь, как безумец.
- Прекрасна! - надрывался он. - Прекрасна!
Касавир схватил его за руку — в ином случае бард просто свалился бы со стула, - и усадил обратно.
- Спокойно, - заметил паладин. - И дышать не забывай. Ты весь побагровел!
Гробнар покачал головой и закашлялся. Хлебнул горячего молока, в котором ощущался сладкий привкус меда и корицы.
Джой закончила танцевать, изящно поклонилась, одарив всех присутствующих чарующей улыбкой. Поправила на плечах платье, спрыгнула со стола и села за свободный стол.
Гробнар сидел в таверне до поздней ночи. Солдаты и рабочие понемногу расходились. Вскоре в зале не осталось никого, кроме самого Гробнара, Сэла и Джой.
Девушка беспечно болтала с трактирщиком, мыла и споласкивала грязные тарелки, кружки и котелки. Это не было ее работой, этим занимались кухонные девки, но Джой, кажется, было все равно. Она находила удовольствие в своей работе, а руки от жесткого мыла покраснели.
- Вам еще нужна кружка? - спросила она, повернувшись к Гробнару.
Бард расплылся в улыбке.
- Нет-нет, совсем не нужна, я уже все выпил. Кашель уже почти совсем прошел. Это все благодаря молоку, меду и корице. Очень полезно!
Джой улыбнулась. Гробнар заметил, что у нее необыкновенно-красивые глаза. Синие, а вокруг зрачка — небесно-голубое кольцо. А кожа — светлая, с россыпью мелких, почти незаметных родинок.
- Я вас тут раньше не видела, - заметила она. - Вы из людей капитана?
- Да, - оживился Гробнар. - Я бард и певец, и зовут меня Гробнар Гномьи Руки. Знаю, дурацкая фамилия, но мне нравится.
- Хорошая фамилия, - кивнула Джой. - А вы правда бард? Можете сыграть? И спеть?
- Разумеется! Для того я и существую — чтобы петь и танцевать!
Джой снова улыбнулась и начала протирать столы тряпкой.
- Сыграете мне?
Гробнар почувствовал, что краснеет.
- Что вы хотите, чтобы я сыграл? Я много чего могу. Могу балладу или эпическую песнь, могу что-нибудь грустное или...
- Танцевальное! - Глаза Джой загорелись. - А я спляшу. Можно?
Гробнар потянулся к своей лютне, которую всегда носил с собой.
- Конечно, миледи!
Он ударил пальцами по струнам, и Джой, отбросив тряпку, вытянулась и вскинула руки к голове. И начала танцевать — девушка, полная жизни и пламени.
А Гробнар забыл о том, как дышать.

***

- Сэр Бишоп! Сэр Бишоп! Сэр Биииииишооооп!
Следопыт резко развернулся, раздраженно воззрившись на Гробнара сверху вниз. Именно «воззрившись» - как ястреб смотрит на мелкую мышь в густой траве, и готовый в любой момент ринуться камнем вниз и вонзить в глупую тварь острые когти.
- Чего тебе? - грубо бросил он.
Гробнар выглядел немного безумно. Взлохмаченный, раскрасневшийся, и глаза лихорадочно блестели.
- Сэр Бишоп, - начал Гробнар, - я к вам за советом. Мне понравилась одна девушка, она необыкновенная, и...
- Ну так трахни ее, я-то тут причем?
- Нет! - Гробнар в ужасе всплеснул руками. - Я так не могу! Я имею в виду — вот вы так девушкам нравитесь, они по вам с ума сходят — и мне интересно, как вы это делаете?
Бишоп усмехнулся и почесал щеку.
- Дело в том, что я для них привлекателен. Они знают, что я смогу им доставить удовольствие. Тебе не понять.
- Ну пожалуйста, сэр Бишоп! - Гробнар схватил его за руку и дернул на себя. С таким же успехом он мог бы дернуть на себя дерево. - Ну дайте мне какой-нибудь совет! Пожалуйста-пожалуйста-пожаааалуйста!
Бишоп закатил глаза и вырвал руку из мозолистых пальцев гнома. Нахмурился.
- Если я тебе скажу — ты отстанешь, правда? - с надеждой спросил он.
- Обещаю!
- Отлично. Тогда слушай. Бабы вообще любят всякие знаки внимания. Ляпни что-нибудь милое про ее внешний вид. Притащи букетик ромашек. Песенку посвяти.
Гробнар серьезно закивал.
- А вы сами пробовали так поступать, сэр Бишоп?
Следопыт рассмеялся.
- Я? Да никогда. Я сразу вел их в постель. Но мне интересно, сработает ли вся эта романтическая хрень на тебе и твоей даме сердца.
Гробнар немного поколебался, словно силился понять, шутит он или нет, после чего лучезарно улыбнулся, хлопнул Бишопа по локтю (докуда дотянулся), и вприпрыжку бросился из крепости.
- Дурак, - бросил ему вслед следопыт.

***

Гробнар весь вечер просидел в таверне, дожидаясь Джой. Ее не было. Бард нервно мял в руках увядающий цветок маргаритки, болтал ногами, не доставая ими до пола, и разглядывал лица посетителей. Все — знакомые. В углу — мастер Виддл, архитектор. Рядом с ним — седовласый Алданон, потягивающий свой травяной чай. Нишка сидела рядом с Келгаром и рассматривала новые сапожки, облегающие худенькие, длинные ноги. Сам Келгар уже явно набрался, и теперь спорил с Сэлом на повышенных тонах.
Гробнар ждал.
Джой все не появлялась.
За час до рассвета все стали расходиться по комнатам. Пришли несшие ночную вахту солдаты, их сменили свежие. Работники ушли в свои домики за стенами. Несколько молодых крестьянок в цветастых юбках поспешили следом.
- Кого-то ждешь? - осведомился отчаянно зевающий Сэл. - А то я спать собираюсь.
- Жду Джой. Она ведь придет? Всегда приходила.
- А она за стену гулять ушла, - пожал плечами трактирщик, вытирая стойку, расцвеченную винными пятнами. - Рассвет встречает.
Гробнар спрыгнул со стула, расплывшись в улыбке.
- Спасибо!
Он встретил танцовщицу за стеной, на поле недалеко от ворот. Она танцевала, раскинув руки стороны, и ветер раздувал полы ее платья. Волосы растрепались, глаза были закрыты.
Небо на востоке слабо заалело, над горизонтом показался оранжево-красный краешек солнца. Потянуло прохладным ветром. Он пах вереском и лавандой.
- Что вы делаете?
Джой обернулась. Рассветное солнце позолотило ее голову, расцвечивая волосы в огненно-золотой цвет. На щеках пылал румянец.
- Встречаю новый день! - рассмеявшись, пропела она и вскинула тонкие руки. И снова пустилась в пляс. Под ее босыми ногами приминалась густая, подернутая утренней росой, трава.
Никогда Гробнар не видел ничего прекраснее.

***

С появлением Джой Гробнар перестал грустить по Шандре. Нет, он не забывал ее — никогда не забываешь погибших друзей, которые были для тебя целым миром. Просто она отдалилась, и воспоминания о ней не причиняли сердцу Гробнара такой боли, как раньше.
Теперь его снова любили. И он любил в ответ, отдавал свое тепло другому человеку. В этом было его счастье, простое и земное.
Каждое утро Джой выводила его из крепости и водила к реке. Песочные замки она строить не умела, зато умела плести венки из васильков и одуванчиков, желтых, как солнышко. Васильки она нахлобучивала на голову Гробнара, одуванчики — осторожно опускала на свои волосы, словно корону. «Корона из маленьких лучиков солнца», - так называл это Гробнар. Пальцы у Джой были желтыми от пыльцы цветков, и пахли они травами и землей.
Они уходили к крестьянским угодьям, и их всегда встречали радостно — барда и танцовщицу. Иногда они развлекали детвору и женщин, а взамен их угощали густым, темным пивом и сладостями. Джой очень любила крестьянское тыквенное варенье с кусочками лимонов, сладкое, как грех. Она заедала его грецкими орехами, и губы у нее были липкими от сиропа.
Это было время, когда Гробнар нашел себе друга, с которым ему было легко, которого он искренне любил и видел в нем бога.
Если бы кто-нибудь сказал, что Гробнар был влюблен в Джой, он бы рассмеялся. Невозможно любить человека, как любит мужчина женщину, если этот человек — весь мир для другого. Скорее, это было похоже на любовь к музыке, к стихам, к книгам — к тому, что совершенно во все времена. К тому, что нельзя потрогать и присвоить — но можно увидеть, услышать и запомнить.
Джой говорила о Гробнаре - «Он — солнечный».
Гробнар говорил о Джой - «Она — совершенна».

@темы: творчество сообщников, фанфики

---

Пост для заявки №9

[Касавир]

09.
Рассвет мертвецов в Крепости-на-Перекрестке. Силы на стороне врага, ГГ и ее компаньонов (на усмотрение автора) вытесняют со стены в башню. Ожидание неизбежного конца. R+

@темы: песенный фанфик-фест

---

Пост для заявок на песенный фанфик-фест.

[Касавир]

Собственно, о нем писалось тут. Описание дублирую, а новички о механике размещения заявок и текстов, думаю, могут почитать по ссылке и задать любой вопрос там же.

В сообществе давно не было фестов, поэтому я думаю, что сейчас будет неплохо организовать еще один.
Позвольте мне не сочинять в этот раз долгих поэтических постов. Думаю, этот фест всем стоит считать очередным развлечением в почти домашней атмосфере, где будут рады любому новому участнику.
В этот раз суть заявок должна быть следующей - вы выкладываете песню, и желающие, основываясь на ней и фразе-ключе, либо персонажах, пишут фики. Все на ваш выбор. Единственное, о чем я хочу сказать - мне бы хотелось, чтобы интерес феста был в том, чтобы писались не классические сонгфики, в которых может упоминаться именно песня - а музыка служила просто сопровождением, будила воображение и ассоциации, задавая темп, настрой, атмосферу фика, которая для каждого может быть своя. Это способ общения и способ поделиться своими ассоциациями и фантазиями - пусть даже чуть более зыбкий, нежели выкладка обычных заявок. Хотя конкретизировать или экспериментировать, уточняя все или не уточняя ничего - я думаю, каждый заказчик может на свой выбор. В комментариях обсуждения конкретного выполнения разрешается переходить на умеренный оффтоп касаемо музыки.

Важно: лучше выкладывайте не название песни, а сами песни или ссылки на них. Для тех, кто не умеет - это делается так: идете сюда или сюда, ищете нужную песню, нажимаете на значок получения кода для вставки или ссылки (простоплеер - шестеренка, музебра - флажок) - и делитесь ссылкой, или кодом, который будет преобразован в плеер. Все просто.

запись создана: 01.03.2013 в 22:07

@темы: песенный фанфик-фест

---

Пост для заявки №7

[Касавир]

07.
Бишоп/фем!ГГ. Когда ГГ обвиняют в геноциде деревни, она соглашается на предложение Бишопа о побеге. Леса, AU, NC-17.

@темы: песенный фанфик-фест

---

[Батори]

Пусть тут тоже будет

Автор: Батори
Фэндом: Neverwinter Nights II
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Дэйгун/фем!Гг
Посвящение:  Vorhonet,  Betrayed and Betrayer.
Примечание: Это все Воронет и Лакс виноваты. За вынесенный мозг и неприятие пейринга ответственности не несу.
А, ну и еще. Много букавок.


Скачать бесплатно Valentin Boomes - Memoria на Muzebra.com.


Скачать бесплатно Vladimir Sterzer - Cold Sun на Muzebra.com.

Искушение

Ей два года.

Шазу всегда была тихим ребенком, сколько ее помнил Дэйгун. При рождении она не кричала, после — тоже. А еще она никогда не улыбалась и не плакала. Даже когда умерла ее мать. Даже когда серебряный осколок пронзил ее грудь и застрял возле сердца.
Дэйгуну всегда казалось, что девочка находится где-то далеко, словно бы не здесь. Он встречал такое у совсем взрослых людей — но для ребенка это было ненормально.
Ретта Старлинг говорила, что девочка не жилец. «Она или смертельно больна, или слабоумна», - утверждала женщина. Лекари говорили о том же.
Дэйгуну было все равно. Шазу — дочь Эсмерэль, а значит, он сделает все, чтобы она жила.
От ранения девочка отошла на удивление быстро. И даже после она никогда не кричала и не плакала — лишь тихо хныкала, когда была голодна или замерзала.
Шазу была худенькой, бледной и тихой. Она неохотно принимала заботу о себе, предпочитая ласкам бесцельное ползанье по дому и сворачивание по пути ведер и кувшинов. Иногда она резалась и ушибалась, но никогда не жаловалась. А еще она почти не разговаривала.
Дэйгун растил ее так, как если бы у него была родная дочь. Он покупал для нее одежду и кормил, вырезал из дерева игрушки и стирал ночные рубашки, зажигал жаровню в комнате Шазу, чтобы она не замерзла и не простыла холодными, влажными ночами. В общем, делал все, что делают отцы.
Вот только отцом ребенка он себя никогда не чувствовал. У него создавалось ощущение, что если бы он этого не делал, Шазу даже не обратила бы внимания.
Странный ребенок. Эсмерэль никогда не была такой.
Дэйгун учил Шазу говорить. Девочка легко схватывала на лету и все понимала, но не любила говорить. Предпочитала слушать и смотреть, серьезно вглядываясь в лицо Дэйгуна темными, как чернослив, глазами. Недетский взгляд. Слишком пристальный, слишком понимающий для ребенка, который едва-едва научился ходить.

***

Ей девять лет.

Шазу все больше становилась похожа на мать — бледная, почти белая кожа, придававшая лицу нездоровый оттенок, черные, влажные глаза, впалые щеки, вся донельзя худая, словно ее никогда не кормили, хрупкая и ломкая, и все же несгибаемая. С возрастом в ней проявлялось материнское упрямство и убийственная честность. Она могла сказать то, что думала, везде и всегда. Тармасу она говорила, что он неприятный. Ретте — что она шумная, и пахнет от нее собаками.
А вот жизнелюбие и оптимизм Эсмерэль она не унаследовала. В ней не было той живости, яркой, как пламя, не было веселости и легкого, доброго нрава матери.
Девочка больше напоминала диковатого зверька, в ней не было непосредственности и радости, присущей детям ее возраста. Когда ее сверстники играли на улицах и в полях, Шазу закрывалась в комнате и читала. Или рисовала. Или занималась чем-нибудь еще. Дэйгун знал, что втайне девочке хотелось бы, чтобы ее позвали, но дети не спешили заводить с ней дружбу. Ничего удивительного — кому хочется дружить с девочкой, которая или молчит, или говорит до неприятия честные вещи, которые дети не любят слышать.
В свои девять лет Шазу была совсем одинока, и Дэйгун считал, что в этом есть и его вина.
Чтобы исправить это, Дэйгун познакомил дочь с Эми.
Эми Ферн была воспитанницей волшебника Тармаса. Ее родители погибли в той же битве, что и мать Шазу. Круглую сироту, ее приютил Тармас — не пользующийся большой славой человек, чей вредный и сварливый нрав не снискал ему друзей. У него не было жены, детей, и родственников тоже не было. Только Эми.
Эми росла тихой, забитой, скромной девочкой. Так же, как и у Шазу, у нее не было друзей — им она предпочитала книги и волшебство. Всем миром для нее была библиотека и Тармас. А она была всем миром для самого Тармаса — хотя волшебник в свою очередь никогда в этом не признался бы.
Шазу нужна была подруга. И Эми, наверное, тоже. Не годиться детям расти отшельниками.
- Шазу, это Эми, - представил Дэйгун скромно опустившую глаза Эми.
Шазу слегка прищурилась, нервно убрала упавшую на лоб темную прядь.
- Вы подружитесь, - несколько неуверенно добавил Дэйгун.
Эми вспыхнула до корней волос. Шазу напротив, побледнела, но все же улыбнулась.
Эми, помедлив, улыбнулась в ответ.

Эми было девять лет. Тармас заменял для нее весь мир.
Эми, как и Шазу, плохо помнила свое детство. Очень смутно - ночь битвы, в которой погибли ее отец и мать. Воспоминание было грустным, пахло гарью и кровью, а еще оно было очень громким и ужасным.
Еще Эми помнила, как ее взял к себе Тармас. Она жила в его домике - теплом, уютном, но несколько неприбранном - в его доме не чувствовалось женской руки.
Потом были попытки подружиться с другими детьми в деревне. Но все это закончилось плохо. То ли из-за Тармаса, то ли из-за чего-то еще - с ней не стремились дружить.
Следом последовало несколько драк. Тычки, тумаки и царапины на коленях - все это отбило любое желание дружить.
Игры, беготня, ссоры и загадки - это был мир детей, в котором Эми не было места.
А теперь появилась Шазу. И все перевернулось с ног на голову.
Они вместе перебирали травы и сочиняли сказки, просиживали над книгами сутки, попеременно читая их вслух друг к другу, разводили во дворе костры, играли в "блинчики".
Осторожно, словно два зверька, они привыкали друг к другу, а когда привыкли — то стали неразлучны.
Сам Дэйгун считал что, возможно, Шазу вовсе не стоило так привязываться к кому бы то ни было. Так легче жить и не в пример легче терять.
Но этого хотела бы Эсмерэль.

***

Ей тринадцать лет.

- Натягивай сильнее, - подсказал Дэйгун. - Локоть выше и прямее. Голову подними. Вот так.
Шазу сжала лук ладонью. От тяжести оружия у нее дрожали руки, но она не жаловалась, молчала.
Дэйгуну не очень нравилась эта ее идея со стрельбой. Лук для нее был слишком тяжелый, и следопыт удивлялся, как она умудряется его поднимать. Но отказать Шазу он не мог. Хотя бы потому, что если бы не научил он - девочка попросила бы кого-нибудь другого. Несмотря на юный возраст, она научилась добиваться всего, чего хочет. При этом было бы чудом, если бы она произнесла больше, чем семь слов. Она просто озвучивала свою просьбу и смотрела, ожидая ответа. Людей это нервировало. Дэйгуна - тоже.
Шазу так и не утратила своей устрашающей худобы, и в тринадцать выглядела как восьмилетняя. Ребра торчат, щеки впавшие - хотя ест Шазу за двоих и еще на ночь тайком таскает пироги. Куда все только девается - непонятно?
У ее сверстниц уже начала появляться грудь и округляться бедра, в них проклевывалась женственность и грация. Шазу же как была похожа на мальчика, так и осталась.
- На выстреле - выдыхай, - сказал Дэйгун.
Шазу кивнула и прищурилась. Тетива застонала под ее пальцами.
Стрела попала в цель. Любой другой ребенок сейчас завизжал бы от радости и побежал хвастаться, а Шазу лишь хмуро улыбнулась. Некрасивой улыбкой. По-другому она не умела.
- Молодец, - похвалил ее Дэйгун. - Очень хорошо.
Шазу подняла на него взгляд. Спокойный и чистый.
- Спасибо.
Ее слова прозвучали отстраненно, но Дэйгун догадался, что ей приятно. Хотя бы по порозовевшим скулам и ушам.
- Буду тренировать тебя каждый день, пока рука не привыкнет к тяжести лука.
- А охотиться я смогу?
Дэйгун помедлил.
- В свое время. Сейчас - нет.
Шазу кивнула и положила лук на землю. Вытерла руки о мешковатые штаны, перетянутые на талии ремешком. Не будь его - штаны бы не держались на худеньких бедрах и плоском животе.
Девочка посмотрела на отца долгим взглядом, затем приоткрыла рот. Снова закрыла.
- В чем дело?
Шазу кашлянула.
- Эми и Бивил зовут меня сегодня к реке.
Дэйгун приподнял бровь.
- Ты подружилась с Бивилом Старлингом?
- Эми познакомила.
- И как?
Девочка пожала плечами.
- Никак. Он не похож на Эми.
Для Шазу это было нормальное объяснение. Как и всегда.
- Можете идти к реке, - кивнул Дэйгун. - Когда я тебе что-то запрещал?
- Никогда. - Шазу улыбнулась - легко и быстро, как никогда не делала прежде. - Спасибо.

У реки было людно и шумно — молодежь ловила последние теплые дни. Кто-то купался, кто-то разжигал костры. Девушки плели венки и бросали их в воду. Парни громко смеялись, поигрывая мускулами.
Шазу, Эми и Бивил сидели недалеко, щурясь на закат. Шазу лениво перебирала струны новехонькой лютни. Казалось, что длинные, белые пальцы только и предназначены для того, чтобы играть.
Музыку она придумывала сама. Иногда сочиняла песни. Изредка даже пела. Но не для всех. Лишь для Эми и Бивила, потому что внимания других людей она стеснялась. И попросту не любила.
- Ты должна быть бардом! - уверено твердила Эми. - Такой талант не должен пропадать зря.
Шазу лишь пожала плечами. Она не считала себя талантливой. Ей просто нравилось то ощущение, когда под пальцами рождалась музыка, а в голове — слова. Легко и без надрыва, словно всегда этого ждали.
- Барды никому не нужны, - ответила она медленно. - Миру нужны воины, паладины и волшебники.
- Но музыку они не рождают, - уверенно парировала Эми.
- Дэйгун говорит, что пение не спасет жизнь.
- От чего спасать-то? - решительно бросил Бивил. - Войны нет, в Невервинтере мир.
Шазу дернула пальцем струну и промолчала.
- К тому же барды — не только певцы, - добавила Эми. - Своими песнями они могут вдохнуть силы или лишить их. Это своего рода колдовство.
- Песни — всего лишь слова, - отмахнулась Шазу. - А музыка — звуки. В них нет ничего.
- Ты так думаешь? - Эми провела рукой по темным, коротко стриженным волосам Шазу. - В словах и музыке заключена великая сила.
- Ты это в книжке прочитала? - улыбнулась Шазу.
Эми густо покраснела.
- Да.
Бивил рассмеялся. Шазу тоже.

Шазу вернулась домой к полуночи. Дэйгун не спал — он ворошил угли в догорающем камине и мрачно хмурился. Между бровей пролегла глубокая складка.
Шазу поставила в угол свою лютню, нарочито-громко стуча ботинками по деревянному полу. Следопыт прищурился, оглянувшись. Увидев ее лицо, он кашлянул.
- Что это с тобой?
Лицо девочки было раскрашено красками, среди которых преобладали темные цвета. Чернота — на веках и под бровями, красные полосы на лбу, синее пятно — между глаз. Волосы были растрепанны, щеки лихорадочно горели.
- Мы играли в эльфийских охотников, - поделилась Шазу. - Правда красиво? Эми нарисовала.
Дэйгун вздохнул.
- Красиво. А с кем вы играли?
Шазу выпятила подбородок. «Совсем как Эсмерэль».
- С деревенскими.
«Что-то новенькое».
- Ты играла с местными?
- Ну да. - Шазу провела пальцем по черноте на глазах и уставилась на перемазанный ноготь. - Они смешные. Глупые, но смешные. Они попросили меня спеть.
Дэйгун поднялся.
- Ты пела?
Шазу промолчала.
Дэйгун был немного удивлен. Обычно Шазу не пела ни для кого, кроме Эми и Бивила. Даже для Дэйгуна она ни разу не спела. Отчасти он был этому рад. Шазу такой человек, которого нужно поддерживать и хвалить, чтобы он не замкнулся в себе, а Дэйгун никогда не умел ни того, ни другого.
Голос у Шазу был красивый, но пела она неуверенно и робко, словно боялась, что ее кто-нибудь услышит. Играла неважно, но с душой. Эсмерэль была другой. Она не боялась зрителей, она уходила в свою работу с головой.
- Я рад, что все прошло хорошо, - нарушил тишину Дэйгун. - Уже поздно. Иди спать. И смой с себя эту раскраску. Наволочку запачкаешь.
Шазу кивнула и, кажется, улыбнулась.

***

Ей девятнадцать лет.

«История отношений Дэйгуна и Эсмерэль была из тех, которые после воспевают барды, когда речь заходит о горькой, безответной любви. Обычно эти песни заканчиваются тем, что один из героев умирает от сердечных мук, пронзив себе сердце кинжалом. Или утопившись. Или совершив что-нибудь в том же духе, чтобы дать понять всему миру, как он несчастен.
Обычно эти песни исполняют тогда, когда слушатели уже откровенно пьяны, и не сочтут зазорным разрыдаться, сочувствуя разбитым сердцам героев баллады. Женщины обычно плачут, сморкаясь в кружевные платки, а мужчины, сдавленно ругаясь, снова начинают пить.
«Ах, эта безответная любовь! - вздыхают особо тронутые дамы. - Сердце несчастного будет так болеть!»
Сердце Дэйгуна не болело и даже не обливалось кровью. Оно билось медленно и как-то заторможено, когда Эсмерэль в один прекрасный день собрала вещи и ушла, оставив его одного. И совсем окаменело, когда она появилась снова — в Западной Гавани, через много лет, округлившаяся и на сносях. От другого мужчины.
У них не было разговоров на тему «Я поступила так, потому что...». Не было обвиняющих взглядов и напряженного молчания.
Отчасти потому, что им не хотелось впутывать в это Шайлу.
А еще потому, что в этом не было смысла.
«Да, я беременна от другого человека», - могла сказать Эсмерэль.
«А я женился на Шайле, чтобы оставить все в прошлом», - мог бы ответить на это Дэйгун.
Слова эти ни к чему бы не привели. Поэтому они так и не прозвучали.
Иногда, по ночам, не в силах заснуть, Дэйгун лениво прикидывал — а могло ли у них что-то получиться?
Эсмерэль — это ветер и изменчивость, сегодня она здесь, с тобой, а завтра убежит, почувствовав, что привязывается. Привязываться и любить она не умела. Или пыталась это показать. А может, попросту боялась.
Дэйгун — постоянность и некоторая статичность. Он не любил перемен в жизни. Он любил быть уверенным в завтрашнем дне, любил знать, что завтра утром он пойдет на охоту, а вечером обязательно вернется.
И ему хотелось бы, чтобы дома его кто-то ждал.
Относительно Эсмерэль в этом нельзя было быть уверенным. Другое дело — Шайла. Тихая, нетребовательная, спокойная, как вода. В ней не было страстного огня и хаотичных перемен, как в Эсмерэль. Она не причиняла страданий, а помогала забыть о них. Она не требовала, а отдавала.
Даже если бы не было Шайлы — с Эсмерэль ничего бы не вышло. Ей не нужна тихая, спокойная жизнь на отшибе, в маленькой деревушке на границе Топей Мертвецов.
Дэйгун всегда это понимал. Но сожаление и мечты о том, что «если бы...» - не желали исчезать.
Но он отгонял эти мысли. У него есть Шайла — его женщина, человек, с которым он проживет отпущенное ему время. Так правильно. Так нужно.
А у Эсмерэль — у нее своя дорога.

***

Шазу опять куда-то собиралась. В последнее время она почти не ночевала дома. Уходила на закате одного дня, и не возвращалась сутки, а может и больше. Возвращалась она всегда усталая, но откровенно счастливая, пахнущая пылью, болотами и дорогой.
«Знаешь, Дэйгун, я встретила на дороге странствующих бардов! Они научили меня нескольким новым песням».
«А руины в Топях жуткие. От них так и тянет холодом».
«Животных стало очень мало. Это странно. Обычно в лесу всегда сталкиваешься то с лисицей, то с кабаном. А теперь там тихо и жутко».
- Опять пойдешь в болота?
Шазу обернулась. Пряди черных волос скользнули по подбородку.
- Нет. Всего лишь в гости к Бивилу. Эми ждет меня на мосту. Мы пойдем на праздник Жатвы.
Дэйгун промолчал, наблюдая за тем, как прихорашивается его дочь.
Хотя «прихорашивается» - слишком громкое слово.
Шазу обычно просто убирала волосы за уши, открывая широкий, бледный лоб и прямые, вразлет, брови. Лицо было каким-то скорбным и несколько угрюмым. На таком лице не хватало улыбки, но Шазу за девятнадцать лет так и не научилась красиво улыбаться.
«Ничего удивительного, - твердила Ретта Старлинг когда-то, - что девочка улыбаться не умеет. Дэйгуна душкой тоже не назовешь».
Шазу вздохнула и сжала губы. Кажется, Дэйгун смотрел на нее слишком пристально, и это нервировало.
Дэйгуна подмывало спросить, когда она вернется, но он сдержался. Шазу уже не девять лет. И он не будет носиться с ней, как старая сердобольная бабушка.
- Я пойду? - Шазу нервно переступила с ноги на ногу и закусила губу. Дэйгун отметил, что губы у нее некрасивые. Покусанные, в кровоточащих ранках и заживающих следах от собственных зубов.
«Дурацкая привычка».
Молчание затягивалось.
- Все в порядке? - В голосе Шазу — холодок и нетерпение.
Дэйгуну хотелось ответить, но голос пропал, губы Шазу беззвучно зашевелились, обнажая мелкие, ровные зубы.
Если забыть прошедшие девятнадцать лет, забыть боль от потери и закрыть глаза — то на этом же месте можно легко представить Эсмерэль — ехидную, яркую, пахнущую легко и сладко.
Недобрая фантазия. Кому, как не Дэйгуну знать, что Эсмерэль мертва. И Шайла — вместе с ней, тоже. Две женщины, которых Дэйгун любил — каждую по-своему — погибли ради того, чтобы Шазу жила. Две жизни за одну.
Не дорога ли цена?
- Дэйгун?
Следопыт сощурился. Шазу выглядела растерянной, после — попросту злой.
- Иди, - выдавил Дэйгун.
«Это не Эсмерэль, - подумал он. - И никогда ею не будет».

***

«Бледная кожа под мозолистыми пальцами — Дэйгун ласкает ее языком и губами. Глаза Эсмерэль в темноте кажутся совсем дикими, ее ноги обвивают следопыта горячим кольцом. Руки сжимают скомканные простыни, и из горла Дэйгуна вырывается тихий стон.
- Сильнее, - едва ли не кричит женщина.
Дэйгун подчиняется, и Эсмерэль извивается под ним, закусывает губы — замусоленные постоянными покусываниями собственных зубов.
Крохотные, кровоточащие ранки и заживающие рубцы...
«Дурацкая привычка».
Длинные, мягкие волосы с шелестом растекаются по подушке, становятся короткими и жесткими. Брови — шире и темнее, и запах от кожи — болотные травы и дорожная пыль.
Не Эсмерэль — а Шазу обнимает его бедра ногами и хрипло шепчет, обдавая ухо горячим дыханием.
- Дэйгун, - улыбается она, откинув голову и глядя на следопыта из-под полуопущенных ресниц. - Все в порядке?
В ушах звенит. Шазу-Эсмерэль внутри — горячая и влажная, но Дэйгун останавливается, проводит по ее груди пальцами — он чувствует кожей рваный, грубый шрам.
- Не останавливайся. Ты ведь этого хочешь, да?
- Ты не Эсмерэль, - шепчет Дэйгун.
Темные глаза сверкают в полумраке.
- И что?
Дэйгун сжимает зубы и оставляет на шее влажный поцелуй.
«Это, в конце концов, только сон».

***

Когда праздник Жатвы обернулся побоищем, когда радость сменилась ужасом, когда тетива натерла пальцы до крови, Дэйгун пережевал не за себя, и не за селян — а за Шазу. Вопли и стоны наполняли уши, глаза слепил дым и магическое пламя.
Почти похоже на ту роковую битву, в которой сгорели две дорогие ему жизни.
В тот раз Дэйгун опоздал. Сейчас он не мог позволить себе того же.
Поэтому он пробивался сквозь гущу врагов и стрелял. Снова и снова. Прорезал ряды дуэргаров, как раскаленный нож, и не переставал повторять:
«Спасти Шазу. Самое важное. То, что имеет значение».
Он не видел ее среди живых, которые отбивали деревню, не щадя живота, ни среди мертвых, замерших в густой траве, устремив остекленевшие взгляды в небеса.
Дэйгун нашел дочь только после боя — облепленную грязью и перемазанную кровью, бледную до зелени — она рассматривала свои руки, на которых расцветали ожоги.
- Шазу.
Девушка подняла на него глаза — глаза человека, для которого в одно мгновение рухнул весь мир.
У ее ног лежало тело, закутанное в подпаленный плащ — неподвижное, изломанное существо, которое еще совсем недавно было человеком. Из-под плаща белели бледные, худенькие руки, распростертые на траве.
Дэйгуну не нужно было заглядывать под ткань плаща, чтобы увидеть лицо.
«Эми Ферн».
Шазу не плакала, не трясла погибшую за плечи и не заходилась в беззвучных рыданиях. Казалось, она просто не верила, и не сводила взгляда с закрытого плащом лица Эми, потому что ей казалось — вот сейчас волшебница очнется и улыбнется, как раньше.
Но этого не происходило.
Глаза Шазу смотрели стыло и без выражения. Казалось, она настолько углубилась в себя и свою боль, облачилась в нее, как в панцирь, что не замечала ничего вокруг.
- Ты не ранена?
Глупый вопрос. Ожоги и кровоточащие раны на плечах и руках говорили лучше всяких слов. Но Шазу, похоже, было все равно, сколько ран расцветали на ее теле.
Девушка дрожащими пальцами убрала свалявшиеся волосы за уши и поджала губы. И молчала.
Дэйгун нахмурился. Как можно говорить с человеком, который замкнулся в себе, огородился каменной стеной и ничего не желает слушать, и ест сам себя?
- Много убитых, - предпринял Дэйгун очередную попытку. - Но я рад, что ты в порядке.
В черных глазах — пустота. Как глубина Топей. Как провалы в холодную бездну.
- Эми мертва.
- Я знаю.
Происходящее напоминало Дэйгуну нелепый фарс с не менее нелепым обменом фраз над телами павших. Шазу не нужны слова, ей нужно утешение, отцовское объятие, сухой поцелуй в висок. Нужна жилетка, чтобы выплакать боль вместе со слезами.
«Вот твои руки, Дэйгун. Так обними ее! Чего ты стоишь?»
Рука, уже протянутая для того, чтобы успокаивающе коснуться плеча дочери, бессильно опала.
- Нужно обработать раны, - сказал Дэйгун. - И кое-что обсудить.
Шазу запустила пальцы в волосы и кивнула, позволяя увести себя в дом — почти единственный, не тронутый пожаром.
На кухне она, не меняясь в лице, стянула пропотевшую, грязную рубашку, поводя плечами. Дэйгун коснулся ран, отведя взгляд от пропитавшейся кровью перевязи на груди.
- Раны неглубокие, - отметил он. - Заживет быстро.
Он провел рукой по ее плечу, стирая с белой кожи копоть, гарь и грязь. Кожа была горячей. На запястье сильно билась жилка пульса.
Шазу казалась сейчас очень маленькой. И слабой, к тому же. Окончательно запутавшейся в своих чувствах, которые никому нельзя показать.
Эсмерэль не была такой. Она предпочитала показывать всем окружающим, как ей плохо и больно. Утешить ее можно было легко — сначала словом, потом объятием, а после — поцелуем. Все остальное Эсмерэль брала на себя, и становилось непонятно, кто кого утешал. В такие моменты Эсмерэль становилась яростной и почти злой, и в любви ее не было нежности.
А теперь перед Дэйгуном сидела дочь Эсмерэль, и что с ней делать — следопыт не знал. Обнять — не поднимаются руки, поцеловать в висок или лоб, как делают все отцы — девочка не поймет, ведь Дэйгун никогда ее не целовал и не обнимал.
Помедлив, он положил ладонь на ее голое плечо. Смуглая и загорелая кисть, она до странного некрасиво смотрелась на почти белой коже. Плечо Шазу было как каменное. А бледные пальцы подрагивали, и поэтому девушка сжала их в кулаки.
Она не пыталась снова накинуть на себя рубашку, не пыталась прикрыться, хотя нагрудная повязка скрывала все, что нужно было скрывать. Казалось, что ей вообще все равно.
Ощущение сродни тому, как будто перед тобой сидит статуя из льда и камня.
И ничем не растопить этот камень и лед. Лишь теплом и пламенем, но разве пламя способно изгнать боль?
Дэйгун, переступив с ноги на ногу, все же решился — обнял Шазу за плечи и прижал к себе. Движение — с виду такое простое — далось ему с трудом. Дэйгун ждал, что Шазу застынет и оттолкнет его — не грубо, но достаточно сильно, чтобы понять — так делать не стоит.
Но Шазу не застыла и не оттолкнула. Под ладонями Дэйгуна она обратилась податливой, теплой кожей и странным запахом — Дэйгун втянул его носом, чтобы почувствовать. Мята, шалфей, болотная вода, мох, черная земля. Запах ребенка Топей Мертвецов. Запах, который не смоется водой и лавандовым мылом. «Предания говорят, что запахом мха и болот духи долины Мердэлейн отмечают своих детей».
И прерывистое дыхание, обдающее теплом шею и острое ухо. Странное ощущение от прикосновения к собственной груди острых, маленьких грудок, перетянутых перевязью ткани. И биение сердца.
Дэйгун провел пальцами по выступающим лопаткам и позвоночнику, от души надеясь, что эти движения что ни на есть отцовские. Разве не может отец погладить дочь по спине и зарыться лицом в волосы? Конечно, может. Так делают все отцы.
Вот только далеко не каждый отец представляет себе вместо воспитанницы давно погибшую женщину, с которой он когда-то давно и с удовольствием спал, и которую, конечно же, любил.
На мгновение закрыть глаза, представить длинные кудри и душный, сладкий запах влажной кожи — и снова в комнате стоит Эсмерэль, обнимая шею тонкими руками. А если хорошенько вспомнить, то можно почувствовать слабый аромат ее дыхания — аромат тмина.
От ее кожи идет жар, прикосновение маленьких грудей, ощущаемое даже сквозь легкий кожаный доспех — все это рождало давно позабытое чувство приятной тяжести внизу живота и сладкое, тянущее чувство у быстро бьющегося сердца.
Толкнуть к столу, провести ладонями по скрытой перевязью груди, вырвав стон, коснуться губами шеи.
Почему бы и нет?
Дэйгуна отрезвляет несильный толчок в грудь. Шазу тяжело дышит, в ее глазах — удивление напополам со страхом. Видимо, Дэйгун все-таки оттолкнул ее к столу — на полу россыпью лежали осколки кувшина, снесенного резким движением.
Если бы Дэйгун умел краснеть — он бы покрылся предательским румянцем с ног до головы. Недоуменный взгляд Шазу — как ушат холодной воды на голову. Она смотрела на него с нескрываемым ужасом, словно он на ее глазах обернулся троллем. Или совершил тому подобные вещи.
«Ты идиот, Дэйгун».
Следующие две минуты Дэйгун расписывал Шазу, как он неловко оступился и нечаянно толкнул ее к столу.
Шазу сделала вид, что поверила. Потом, схватив рубашку, она натянула ее на плечи, сжала ткань на груди и отвернулась, резко закусив губу.
Конечно, она ему не верила. Нужно быть последней дурой, чтобы поверить в такую нелепую ложь.
Потом Дэйгун говорил что-то про осколок, спрятанный в руинах. Шазу слушала, так и не обернувшись.
Наверное, не хотела, чтобы следопыт видел ее лицо, в кои-то веки выражающее что-то еще, кроме убийственного спокойствия.
Шазу не спрашивала, зачем нужен осколок, и почему его нужно найти именно сейчас. Она молчала и изредка кивала. Она снова превратилась в статую из льда и камня. Еще более холодную, чем прежде.

***

Шазу было девятнадцать лет, когда она ушла из Западной Гавани.
Дэйгун помогал ей собирать вещи — одежда, спички, провиант — все это едва ли покрыло дно походного рюкзака. За спину — лютню и колчан, за плечо — лук, на бедро — кинжал.
Шазу и Дэйгун почти не говорили и не переглядывались. За девятнадцать лет жизни бок о бок у них не находилось слов друг для друга. Дэйгун испытывал от этого лишь облегчение.
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что эти твари искали осколок. И за ним вернутся». Чушь и невозможный бред. Куда правильнее было бы сказать:
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что я не смогу себя сдержать. И это не приведет ни к чему хорошему».
Но Дэйгун так не сказал. Это было бы слишком откровенно и до скрежета на зубах неправильно.
Шазу — его дочь, пусть их и не связывают узы крови. Он растил ее с пеленок, он научил ее всему, что знал сам.
И кто бы знал, как нелегко ему было отпускать Шазу.
Но иного выбора не было.
Кто-то когда-то сказал Дэйгуну, что если твой прежний мир покатился под откос, уходи и найди себе новый.
Он захотел, чтобы Шазу поступила так же. Осколок — только предлог. Пусть Шазу освоится в Невервинтере, выбьется в люди. Там она достигнет большего, нежели здесь, в Западной Гавани. Этого хотела бы и Эсмерэль. Может быть.
- Ты со всеми попрощалась? - спросил Дэйгун, когда больше нечего было складывать и упаковывать, и молчание становилось звенящим.
Шазу даже не подняла глаз.
- С Бивилом, Тармасом, Георгом и Реттой. С остальными не хочу. Не нужно.
Она протянула руку за рюкзаком и перекинула его за спину. Поправила лямку. Неловко кашлянула.
- Прощаемся?
- Да.
Неловкое молчание, которое ничем нельзя заполнить. Оно тяжелее всего.
Дэйгун проводил ее до двери, а там — до границы, где заканчивались поля и начиналась Топь. Шазу смотрела вперед хмуро и мрачно. Словно заранее была уверена, что ничего хорошего ее там не ждет.
- Доброй дороги. - Дэйгун вздохнул и провел рукой по плечу Шазу. - Не оглядывайся назад, иди вперед. Все будет хорошо.
Шазу кивнула. Ее глаза в лунном свете казались полными слез.
- Прощай.
После Дэйгун еще долго смотрел ей вслед.

***

Ей двадцать лет.

Крепость-на-Перекрестке — огромное сооружение из гранитных блоков, с толстыми стенами и крепкими воротами. Шазу все никак не могла привыкнуть, что эта крепость - ее. И люди — крестьяне, рабочие и солдаты — тоже принадлежат ей.
У Шазу никогда не было ничего своего. Дом, в котором она выросла — дом Дэйгуна. Редкие украшения и безделушки — одолженные чаще всего у Эми и потом к ней вернувшиеся. Личными вещами Шазу считала лишь скромный набор одежды и свою лютню, честно купленную на подаренные Дэйгуном деньги, которые, Шазу знала, он заработал с большим трудом.
Девушка вздохнула. Она никому и никогда об этом не говорила — но она скучала по Западной Гавани. По душному воздуху гнили и болот, по сладкому мху и черной воде. По глуповатому Бивилу, нервному Тармасу и непоседливому Киппу. И по Дэйгуну.
Шазу не хватало его молчаливого присутствия и незримой поддержки, его готовности всегда прийти на помощь, не задавая вопросов.
Когда Шазу уходила из Западной Гавани, она понимала, что оставляет позади, но не представляла, какой сильной окажется эта потеря.
Когда девушке становилось особенно тоскливо, она уходила в свои покои и касалась пальцами струн когда-то подаренной Дэйгуном лютни. Инструмент был простой, и в то же время — красивый. Дерево льнуло к ладоням, струны переливались под пальцами, и звук, издаваемый ими, был родным и знакомым.
Чтобы купить эту лютню, Дэйгуну пришлось неделями выслеживать пушных зверей и урезать себя во всем — и все это ради Шазу. Ради ее желания сочинять музыку и петь.
Это было совсем на него не похоже. Обычно за Дэйгуном не наблюдалось привычки тратить деньги на, в принципе, не нужные в хозяйстве вещи. Тем более — такие дорогие.
Воспоминание это, несмотря на то, что оно было счастливым, отдавало горечью.
Где теперь Дэйгун?
Теперь он далеко. Или мертв, как заметил ненароком Бишоп. Шазу в это не верила. Дэйгун не может умереть.

«Западная Гавань, окутанная туманом и пахнущая страхом. Вот что почувствовала Шазу, едва портал из руин Арвана перенес их сюда.
Ни смеха, ни шума голосов, ни блеяния скота. Только шелест пахнущего гнилью и гарью ветра и переливы медленной речушки под мостом.
И трупы. Окоченевшие трупы тех, с кем Шазу росла и жила долгие девятнадцать лет.
Ретта Старлинг, братья Моссфелды, брат Мерринг, Георг Редфелл.
Шазу пробирала дрожь, слезы жгли глаза.
Взглянуть в каждое знакомое лицо, вспомнить живого человека, с тяжело бьющимся сердцем подойти к следующему.
«Не Дэйгун. Не Дэйгун. Не Дэйгун».
За каждым новым телом Шазу боялась обнаружить тело Дэйгуна, которое искала с самого прихода в Западную Гавань.
Но его не было. Ни живого, ни мертвого, ни следов в сожженном дотла доме, ни лука, ни стрел.
Ничего.
«Значит, он жив. Нужно надеяться».

Дэйгун и в самом деле оказался жив. Он появился месяц спустя, когда в Крепость пришел Бивил — потерянный, убитый горем Бивил, который никак не мог пережить смерти всех своих родных.
Следопыт пришел ночью. Тихо и спокойно, как к себе домой. Шазу смотрела, как он приближается — вот он коротко ответил на оклик стражника, вот уже за воротами и шагает по мощеной дороге, перекинув лук через плечо. Знакомый, уверенный шаг. Запах Топей и смерти от складок забрызганного грязью плаща.
Дэйгун остановился в двух шагах от Шазу и слегка прищурился. Губы его тронула улыбка — слабая, почти незаметная — лишь для тех, кто умеет видеть.
- Луна была за твоей спиной, - спокойно заметил он. - Ты хорошо выглядишь.
Он произнес эти слова так, словно они простились всего лишь вчера, и как будто они снова дома, в Западной Гавани.
«Хорошо выглядишь».
Дэйгун не лукавил — Шазу действительно выглядела иначе. Стала старше, выше и смуглее. Волосы немного отросли, плечи перестали сутулиться, и взгляд стал другим — цепким, прямым, вдумчивым.
Внешность не ребенка, но женщины.
Шазу молчала. Она не знала, что сказать. Не знала, как показать свою радость, показать, как она на самом деле скучала, но просто не умела. В такие моменты обычно люди обнимаются, но Шазу не знала, как можно — подойти и обнять.
У нее не хватало смелости, хотя эта проклятая детская зажатость и неуверенность должна была давно остаться в прошлом. Ей не стало места в Невервинтере, в Роднике Старого Филина и в руинах Арвана.
И все же Шазу неловко молчала. Она надеялась, что Дэйгун все поймет и без слов. По глазам.
- Западная Гавань, - наконец выдавила Шазу. - Как?
Вопрос прозвучал сдавленно, рвано, но Дэйгун сразу понял, что его девочка имеет в виду.
- Никто этого не ожидал. Казалось, что после той атаки дуэргаров все должно наладится. За два дня тревогу начал подавать Тармас. Говорил что-то про нашествие тьмы, и что все немедленно должны уходить. Волшебник убежал за два дня до того, как...
Шазу кивнула.
- Почему ты не пришел сюда раньше?
- Во-первых я не знал, где ты. К тому же я следил за Топями. Когда я понял, что ждать больше нельзя, я решил найти тебя. Это не составило труда.
Шазу кивнула. Дэйгун выжидающе замолчал. Шазу знала — если она спросит о чем-либо еще, он с готовностью ответит. Как и всегда.
Но говорить больше не хотелось.

Когда-то Дэйгун принес Шазу, еще младенца, в свой дом, чтобы вырастить и научить жизни.
Теперь Шазу пригласила его переступить через порог ее собственной крепости. Внутри крепости, словно растревоженный улей, гудят десятки голосов и слышится топот множества ног.
Дэйгуну было немного странно видеть, как стражники расступаются перед Шазу и отдают честь, как уважительно заговаривают с ней рабочие и торговцы.
- Рыцарь-капитан, - учтиво поздоровалась коротко стриженная женщина в темных доспехах.
- Здравствуй, Кана, - скупо улыбнулась Шазу. - Пожалуйста, проводи моего отца в мой кабинет. Я скоро подойду.
«Она научилась командовать. Уверенно и легко, словно делала это всегда».
Кана кивнула.
- Как пожелаете, мэм.
В кабинете Шазу было сумрачно. На столе — оплывшие свечи и пожелтевшие карты, перемешанные с прошениями, письмами и документами. Печатка с устрашающим невервинтерским глазом. Знак Девятки. Знак Невервинтера.
В окна дул теплый ветер, покачивая ставнями и шелестя кипами бумаг. Он пах осенью и приближающимися холодами.
Шазу пришла нескоро. Устало покачнулась на пороге, прикрыла за собой дверь и развязала шнуровку плаща под горлом. Села, расслабив идеально прямые, словно сведенные судорогой, плечи. За время службы в страже Невервинтера, у Шазу выработалась отличная военная выправка. Прямая спина и плечи. Гордо поднятая голова. Изнурительно и бесполезно, но если ты хочешь произвести впечатление на людей — ничто не поможет лучше.
Шазу зажгла лампы и свечи. Желтоватый свет осветил пергаменты на столе.
«Мир с кланом Айронфистов заключен. Люди-ящеры так же согласились оказать нам поддержку».
Почерк Шазу Дэйгун узнал сразу. Он всегда был неважным.
Заметив его взгляд, Шазу вздохнула.
- Мы готовимся к войне.
Дэйгун поднял на нее взгляд.
- И поэтому ты отстраиваешь крепость?
- Этого хочет от меня лорд Нашер.
- А чего хочешь ты сама?
Шазу не ответила. Вытянула на столе руки и хрустнула костяшками пальцев. Поскребла сломанный ноготь на большом пальце и поджала губы.
Дэйгун знал эту ее привычку — не отвечать на вопросы, которые ей не нравятся. Так было всегда.
- Тебе здесь нравится?
Шазу неопределенно пожала плечами.
- У меня тут друзья.
Снова тишина. Но она не звенела от напряжения. За долгие годы жизни бок о бок Шазу и Дэйгун принимали молчание как продолжение диалога.
Дэйгун задумчиво скользил взглядом по рукам и лицу дочери. Чуть выше локтей на бледной коже расцветали красные рубцы — следы недавнего сражения. Правую бровь пересекал белый, почти молочный, шрам. Как будто кто-то провел по лицу Шазу острым ножом или когтем.
Почувствовав его взгляд, Шазу подняла глаза, блестящие и кажущиеся влажными в неверном свете свечей и масляной лампы.
От ее взгляда Дэйгуну сделалось... странно. Горячо и немного — стыдно.
Внезапно он осознал, что она уже не девочка, и понимает, какими глазами смотрит отец, а какими — мужчина.
Дэйгун не знал, сколько длился этот взгляд. Минуту, час или день? Он не знал, когда успел подняться, обойти стол и склонится над креслом Шазу, положив руки на подлокотники.
Шазу не отвела взгляд, не отвернулась и не попросила прекратить.
«Еще не поздно остановиться, Дэйгун. Отступи, отвернись, уйди. Она не Эсмерэль. Она твоя дочь».
Голос в голове звучал настойчиво и упрямо, но на него было легко не обращать внимания.
Дэйгун коснулся лба Шазу губами. Она уже давно не была в Топях, однако пахло от нее мхом и травами. Как и всегда. До боли знакомый, почти родной запах.
Шазу сидела неподвижно, словно окаменев. Тихое дыхание и закрытые глаза. Побелевшие костяшки пальцев от сжавших подлокотники ладоней.
- Шазу.
Голос Дэйгуна охрип. Щеки горели.
Шазу подняла взгляд — затравленный, измученный, непонимающий.
Наверное, Дэйгуну нужно было все объяснить, попросить прощения, успокоить — но он словно прилип ладонями к креслу, не в силах заставить себя уйти.
Но ему и не пришлось.
Шазу, помедлив, сама коснулась губами его рта, поцеловала так, словно всегда только это и ждала. Немного неуверенно и робко. Словно сомневалась, что поступает правильно.
«Так и есть. Все это с самого начала — неправильно».
Тело Шазу казалось мраморно-белым в полумраке. На спине, под лопатками и вдоль позвоночника белели тонкие шрамы и краснели еще не зажившие рубцы. Дэйгун провел по ним ладонью, смутно подумав о том, чье оружие оставило на коже Шазу такие раны.
Дэйгун оглаживал ее кожу, запускал пальцы в густые волосы, оттягивая голову назад, водил языком по всему телу, сначала по бедрам, потом по груди, вокруг грубого, старого шрама. После Дэйгун прижал ладони к груди Шазу, и у нее затвердели соски. Он опустился ниже, и Шазу застонала.
- Дэйгун...
Следопыт замер.
- Мне прекратить?
«Уже давно пора».
Но Шазу не попросила прекратить, не закричала и не ударила его по щеке, как он, наверное, того заслуживал. Она лишь откинулась спиной на стол, заваленный уже ставшими неважными бумагами и прошениями.
Словно во сне, Дэйгун склонился над ней, беспомощно копаясь в собственном разуме, кричавшем от гнева. Так нельзя, нельзя, нельзя...
Шазу дышала часто-часто, и когда Дэйгун, решившись, рванулся к ней навстречу, она тяжело выдохнула, обхватив его бедра ногами.
Дэйгун сотни раз мечтал о том, как будет с Шазу, но теперь позабылось все. Позабылась Эсмерэль, Шайла, собственное прошлое и далекое будущее. Все, что Дэйгун понимал и чувствовал — это тело Шазу, прижавшееся к его собственному, вкус ее кожи, жар ее дыхания.
После в тусклом свете ночника Дэйгун гладил ее лицо. Шазу не открывала глаз, и лишь рассеяно водила пальцами по столу, прикрыв руками груди, словно внезапно смутилась своей наготы.
Тишину прервал тяжелый стук в дверь. Шазу вскочила и бросилась собирать свою одежду, разбросанную вокруг стола.
- Капитан! - позвала Кана. - Вас ждут в зале приемов.
Шазу вздрогнула и повернулась к Дэйгуну.
- Долго она уже стучит?
- Не очень, - признался следопыт. - Но тебе лучше поспешить.
Шазу натянула штаны и тунику. Щеки у нее были красными. Ей было стыдно, горячо, и жутко не по себе. Дэйгуну, кажется, тоже.
И следопыт это осознавал. Неловкое напряжение, царившее в комнате, было почти осязаемым.
Дэйгуну хотелось вскрыть себе череп и промыть мозги. Что он только что сделал? Занимался любовью с ребенком Эсмерэль — ребенком, которого сам же и вырастил. Воистину, он сошел с ума.
- Я должен уйти... после всего, - сказал он спокойно, глядя, как подрагивают пальцы Шазу. - Этого не должно было произойти.
Шазу резко вздохнула. Немного помолчав, она шагнула вперед и приложила ладонь к обнаженной груди следопыта.
- Ты нужен мне здесь.

@темы: творчество сообщников, фанфики

---

Песенный фанфик-фест

[Касавир]

В сообществе давно не было фестов, поэтому я думаю, что сейчас будет неплохо организовать еще один.
Позвольте мне не сочинять в этот раз долгих поэтических постов. Думаю, этот фест всем стоит считать развлечением в почти домашней атмосфере, где будут рады любому новому участнику.
В этот раз суть заявок должна быть следующей - вы выкладываете песню, и желающие, основываясь на ней и фразе-ключе, либо персонажах, пишут фики. Все на ваш выбор. Единственное, о чем я хочу сказать - мне бы хотелось, чтобы интерес феста был в том, чтобы писались не классические сонгфики, в которых должна упоминаться именно песня - а музыка служила просто сопровождением, будила воображение и ассоциации, задавая темп, настрой, атмосферу фика, которая для каждого может быть своя. Это способ общения и способ поделиться своими ассоциациями и фантазиями - пусть даже чуть более зыбкий, нежели выкладка обычных заявок. Хотя конкретизировать или экспериментировать, уточняя все или не уточняя ничего - я думаю, каждый заказчик может на свой выбор. В комментариях обсуждения конкретного выполнения разрешается переходить на умеренный оффтоп касаемо музыки.

Важно: лучше выкладывайте не название песни, а сами песни или ссылки на них. Для тех, кто не умеет - это делается так: идете сюда или сюда, ищете нужную песню, нажимаете на значок получения кода для вставки или ссылки (простоплеер - шестеренка, музебра - флажок) - и делитесь ссылкой, или кодом, который будет преобразован в плеер. Все просто.

Правила. Как и всегда.

Как принимаются заявки

Как принимаются заявки
Заявки принимаются анонимно (или открыто – на ваш вкус) в указанном для этого посте. Затем из заявок администрацией составляется список на тур и кидается отдельным постом.
Минимальный размер фиков – 100-150 слов. Максимальный не ограничен.
В заявке должны быть указаны желаемые персонажи, а также «ключ» - обстоятельства, фраза, ситуация и так далее. Заявка может выполняться неограниченное количество раз.
Выкладка, во избежание загромождения сообщества мертвыми постами, происходит следующим образом: пост со списком утвержденных заявок остается открытым. В комментариях анонимно/неанонимно автор отмечается, когда заявка под номером таким-то – выполнена. Администрация создает пост и ставит ссылку на список заявок. Повторно выполненная заявка кидается в уже имеющееся сообщение.
И, наконец, выкладывать результат анонимно или нет – решает автор.

Терминология и сокращения.

Терминология и сокращения.
Фанфик-фест – скажем так, мероприятие, суть которого заключается в том, что люди пишут фанфики по заявкам других людей.
Кроссовер – скрещивание нескольких вселенных. К примеру, Forgotten Realms + Толкиен.
Система рейтингов:
G, general audience – «все невинно», читать можно даже детям.
PG, parental guidance – могут быть поцелуи и пара ругательств.
PG-13 – «детям до 13» - аналогично могут быть ругательства или поцелуи, но в более «жесткой» форме.
R, restricted – возможно открытое насилие и сравнительно откровенные эротические сцены.
NC-17 – насилие с детальным описанием пыток и издевательств, подробное описание секса с изощренным смакованием всех анатомических подробностей, а также незацензуренный мат.
Канон – предписанное разработчиками развитие событий и судеб персонажей.
AU - Alternative Universe – альтернативная вселенная, авторское развитие событий. В нашем фэндоме широк, многогранен и является обычным делом. Если ГГ не отправляется в Рашемен после боя с КТ – уже AU и есть.
ООС, Out Of Character – отступление от характера. Нехорошее отступление от характера. Проще говоря – если вдруг Бишоп резко становится добрым, нежным и ласковым, проливая горькие слезы по ГГ, Касавир ведет себя как наивная девочка-истеричка, а Элани становится одержима ненавистью ко всему живому.
POV, Point of View – точка зрения. Повествование от первого лица одного из героев.
Мери Сью – «это само совершенство, она безумно хороша собой, говорит на пятнадцати языках, играет на всех музыкальных инструментах, владеет любыми видами оружия и прочая, прочая, прочая. Если Мэри Сью - девушка, то это веселая, всеобщая любимица, которая никогда не страдает ПМС и служит источником вдохновения для всех вокруг. Если герой этого типа мужского пола, он - задумчивый, любящий уединение тип, совершенно не обращающий внимание на славу, от которой у него одни неприятности. Притом, что у него прекрасно получается все начинания, даже когда он игнорирует общепринятые правила. В конце он получает уважение всех авторитетных фигур». (с)

P.S. В случае возникновения ситуаций, которые невозможно решить с помощью имеющихся правил – администрация решает вопрос на свое усмотрение и вносит в правила соответствующий пункт.

@темы: песенный фанфик-фест

---

Проклятый дневник.

[SofiaSain]

Продолжение. Глава 7.

samlib.ru/editors/s/sofija_t/glawa7-1.shtml

@темы: творчество сообщников, фанфики

---

[Касавир]

Что-то я сам испытываю подобие неловкости, когда выкладываю фики, но у меня такое ощущение, что я давно ничего не выкладывал не на фест.
Вообще-то фик был написан по заявке WildGrape и к ее дню рождения. Заявка звучала так - "Невервинтер, чума. Совсем ещё юненькая Нишка в Гнезде Нищего. Голод и холод такие, что отпадает страх смерти, и забирается в вымершую трущобу помародёрствовать. Где на неё за этим нелицеприятным делом натыкается Касавир (скорее всего, с отрядом - возможно, искали выживших, просто оценивали обстановку, безопасность, сжигали трупы, т.д.) Исход - на усмотрение автора".
Исход вылился во вполне себе миди. R за то, что для PG-13 как-то реалистично, а вообще-то одна из наименее мрачных вещей из тех, что я делал, пожалуй.

Голос крови (Атлас миров).

Голос крови (Атлас миров).

У нее второй день чудовищно сводило живот от голода. И, кроме того, она кашляла. Этот кашель был таким тяжелым и болезненным, что ей казалось, будто она вот-вот начнет плеваться кровью, и ее маленькие легкие просто разорвутся от усилий.
В такие дни Нишка проклинала свою затею убежать из приюта хельмитов. Другие сейчас наверняка спали в теплых постелях и были одеты. И даже ели хлеб. Белый. Потому что их крепость точно не была на карантине, как Невервинтер, куда она прибежала в поисках лучшей участи.
У девочки-тифлинга – хорошо, если двенадцати лет от роду, - заурчало в животе от этой мысли.
Она уже несколько часов, с самого утра, искала в трущобах хоть какую-нибудь еду. Нишка видела, как Лори ел крыс, но она не рискнула бы даже коснуться этих черных, злобных и кусачих тварей.
А потом - Лори умер день назад. У него начался жар, и он так кричал, что она сидела всю ночь, моля уже не Хелма (все равно этот напыщенный рыцарь никого не слушал), а Тимору, чтобы это кончилось. Крысы были заразны.
С того момента она больше ни разу не думала о богах. Мучения Лори растянулись на многие часы, и она плакала, глядя на разрастающиеся на его лице язвы и нарывы, и понимала, что не даст ему ничего из того, что могло еще остаться не заразным.
Живот болел, ноги были сбиты в кровь сапогами, стащенными с трупа убитой бандитами женщины. Они были ей слишком велики, но это лучше, чем ходить босиком. А еще ей было холодно. Она не могла сидеть у костра, потому что еды там не раздавали, а ей было нужно найти хоть что-то. И съесть сразу же и в одиночестве. Хотя бы черствую корку хлеба, выброшенные картофельные очистки, луковичную кожуру, дохлую птицу, которую можно сварить... что-нибудь.
Многие были бы рады ловить кошек, но их, как она слышала, забрала с улиц стража и паладины, чтобы те стерегли склады от крыс.
«Послушай меня, послушай меня, девочка. Я ведь вылечу тебя, я ведь помогу тебе поесть. Но ты должна кое-что сделать для меня. Ты должна сделать чуть-чуть больше, чем я иногда прошу. Ты должна… избавить нас от кое-кого».
Она порой слышала эти голоса, которые раздавались как будто в ее мозгу, но не принадлежали ей самой. Они были совсем другими, и она не доверяла им, хотя иногда слушала. Когда они просили сделать какую-нибудь мелочь и взамен за это ей действительно везло. Но сейчас ей не нравилось то, что они просили. Они просили убивать.
«Уйди. Я и сама смогу!»


Невервинтер укутала одна из самых страшных зим за все существование Жемчужины Севера. Снежинки, когда-то казавшиеся ей чудом, сейчас обжигали лицо, а ледяной воздух жалил тело, заставляя неметь щеки и руки.
Она кашлянула несколько раз - приступ согнул ее, заставив потереть тощими пальцами плоскую грудь. Сейчас она шла туда, где другие опасались ходить. Гнездо Нищего. Многие говорили, что там была нежить, но она думала, что там должна быть еда. Или хотя бы что-то теплое. Многие бежали оттуда, бросая вещи, а смелых, чтобы что-нибудь там искать, не находилось. А если что - она убежит.
Или умрет от голода и болезни. Холод был хуже Воющей Смерти. Она слышала, что кто-то хотел найти лекарство, но будучи даже маленькой девочкой – не верила этому.
Жизнь успела ее научить, что верить в такие бесплотные вещи и слухи – глупое дело.
Маленькую бродяжку в лохмотьях не замечали. Она укуталась в драное одеяло, чтобы прикрыть рожки на лбу, а хвост спрятала в истрепанные штаны, и пробиралась среди свалок и помоек. Однажды ей пришлось дать деру по скользкой вонючей мостовой, где подмерзшие лужи были полны гнилых отбросов. Она один раз упала и измазалась в них по самые уши.
Но хотя бы она убежала от крыс. Их писк и шуршание за ящиками ни с чем не перепутаешь. Ей рассказывали, что они могли сожрать человека заживо, и в переулках находили дочиста обглоданных детей. Лори говорил, что он сам их видел, эти скелеты.
Она заглядывала в заброшенные дома, опасливо подходя к слепым, мутным окнам. Нишка искала еду, но чаще всего действительно находила щелкающую зубами нежить, от которой бежала, пока не начинало болеть в груди. В других кварталах можно было изредка натолкнуться на бандитов, которые ворошили вещи или насиловали женщин.
Тифлинг вздрогнула от этой мысли. Повидав на улицах столько, сколько она перед этим не видела за всю свою жизнь, она дала себе слово, что никогда не позволит сделать с собой что-то подобное. Воровка, убийца, шпионка или наемница – это намного лучше, чем проститутка, ходящая по рукам женщина или… просто чья-то игрушка.
На улицах лежали мертвые. Она, прячась за углами и грудами мусора, осторожно присматривалась к ним. Мужчину, сжимающего топор, она трогать не стала, несмотря на меховой плащ. На его посиневшем, покрытом инеем, лице, были черные шишки, а на руках - темные, густо блестевшие, глубокие нарывы. Чумной труп.
Она поспешила прочь из этого переулка.
Два тела таких же оборванцев тоже ничего не дали. Сначала ей показалось, что они чумные, и принялась издалека вглядываться в замерзшие, желтовато-лиловые лица, пытаясь определить это, но со сдавленным вскриком отпрянула, поняв, что на месте руки одного из мальчиков не было ничего, и странное темное пятно на мостовой - не что иное, как присохшая к брусчатке кровь.
Удача ей улыбнулась лишь спустя еще пару тел. Она нашла теплую кофту - та была слегка в крови и грязной, но целой, а труп не выглядел чумным и не пах болезнью. Нишка попыталась приподнять окоченевшее тело белокурой человеческой женщины, но оно было тяжелым, как огромный мешок картошки. Она опасалась вытягивать свитер из-под тела, потому что он мог порваться.
Она уже почти справилась, когда услышала в соседнем переулке шаги, звяканье висящих на поясах ножен - и ощутила навязчивый, покалывающий все тело, зуд.
Глаза девочки распахнулись до боли в веках. Паладины!
Они были совсем близко. Где-то за углом ближайшего дома с просевшей крышей. Нишка принялась поспешно озираться в поисках убежища.
Она уже слышала их голоса.
- ...командующий, в этой части квартала вряд ли есть выжившие, - этот голос был высоким. Такой бывал у совсем молодых мужчин.
Она не придумала ничего лучше, чем быстро рвануть кофту с мертвого тела, оставив мертвую женщину лишь в исподней рубахе и юбке, а затем заползти за ряд пустых бочек, забитых отбросами.
Там воняло гнилыми овощами, мерзлой мостовой и грязными тряпками. Ее колено упиралось во что-то слегка влажное, мягкое и скользкое.
В щель между бочками ей было их видно. Эти мужчины в теплых плащах и черной одежде с синими лентами на рукавах, в доспехах и при оружии, казались ей огромными. А еще она их боялась.
Что-то внутри нее хотело при виде них заскулить и забиться в самую темную щель, чтобы ее не заметили.
- Пока рано, - голос этого паладина был низким и мягким, но он все равно пугал ее. На его плечах лежала седая, почти серо-черная, лисья шкура. Мех распушился на морозе. - Люди если и уходят, то дальше. Здесь слишком много нежити.
Она почувствовала, как от холода у нее запершило в горле, словно кто-то пощекотал тонким перышком небо и гортань.
"Нет!"
Нишка попыталась зажать себе рот, но кашель все равно вырвался из нее – громкий и глубокий, будто бы она была тяжело больной старухой, а не маленькой девочкой.
"Нет-нет-нет!!!"
Она съежилась и спрятала голову, чувствуя, как все сильнее колет тело. Она видела, как паладин, говоривший последним, шел к ее убежищу. Она бы не успела убежать, не успела бы даже спрятаться в другое место!
Девочка ударила локтем по стене позади нее. А вдруг обвалится кусок стены, и она сможет спрятаться в эту дыру?
Стена и не думала обваливаться.
Нишка подумала, что они вернут ее в храм, где ее снова будут звать демонским отродьем, посадят в тюрьму за мародерство и воровство - или убьют. Потому что она демон.
Она зажмурилась, чувствуя, как с ее головы сполз импровизированный капюшон, и услышала сначала шелест извлеченного из ножен меча, а затем - как полетели в разные стороны полупустые помойные бочки.
Ей захотелось заплакать от бессилия, когда она почувствовала проникающий сквозь плотно сомкнутые веки свет, и то, что бочки, прикрывающие ее, куда-то делись. Но ее не трогали, не отдавали приказов немедленно схватить, а потому она медленно приподняла голову и с опаской посмотрела на паладинов, поджав ноги и почесывая запястья. Тело зудело так сильно, что ей хотелось убежать.
Она покрепче прижала к груди добытую одежду и заметила, как один из паладинов смерил ее безразличным взглядом. Широкое лицо этого мужчины уже избороздили первые морщины, свидетельствующие о старости, а в когда-то рыжих волосах проглядывали целые реки седины. Его зеленые глаза показались ей ужасно, ужасно надменными.
- Мародеров надлежит бросать в тюрьмы, командующий. Но я думаю, что ее, в виде исключения, мы можем оставить в покое.
«Вот и оставьте меня в покое!»
Тот, который нашел ее и разбросал бочки, с сомнением поглядел на товарища. Он не был похож на старика, а его синие глаза не были противными, но лицо все равно пугало и казалось ей серьезным и жестоким.
- Оберегай беззащитных, протяни руку нуждающимся, и будь справедлив и милосерден к оступившимся. Я думаю, вы это хотели сказать, лорд Рандэлл, - теперь он перевел взгляд на нее, и ей захотелось забиться куда-нибудь под дом. – Выходи, девочка. Ты в безопасности.
Она не шелохнулась, затравленно глядя на него. У них наверняка была еда и что-то теплое, и они даже могли ее вылечить. Но она боялась их и их мечей. В них было что-то такое, что будоражило ее до дрожи в коленках и пикси в животе. А еще был проклятый зуд.
«Злейшие враги, злейшие враги! Они убивали нас, они убивали нас, они будут убивать нас!»
Она снова вспомнила этот голос, который иногда шептал ей что-то, предупреждая об опасности. Он, этот голос, часто приходил к ней, и сейчас почему-то был напуган.
Нишка не успела додумать мысль до конца, потому что паладин больше не стал ее звать – он поднял ее и почти перебросил через плечо, заставив чихнуть от щекотавшего нос меха, взвизгнуть от резко усилившегося зуда, и замереть от страха при мысли, что же с ней теперь сделают.


Девочка сидела в каморке стражи, когда он вышел. Дежурящие солдаты ютились в пустом, очищенном от заразы доме с обвалившейся крышей. Он не думал, что маленькая тифлинг сбежит. Она выглядела там, в трущобах, так, словно сейчас умрет от слабости и страха, и бросать ее было преступлением.
В ее демонической крови он не сомневался – и из-за рыжих, отливавших краснотой глаз почти без зрачков, и из-за едва заметных лаково блестящих рожек, выглядывавших из грязной копны спутанных медных волос. Хвоста он не видел, но подозревал, что тот просто где-то спрятан.
Он вышел из полутемного здания на улицу, где за воротами квартала была свалена баррикада из сломанной мебели и мешков с камнями, песком и мусором. Усталые стражники, грея руки о костры, прохаживались вдоль этой баррикады или сидели у огня, напряженно вглядываясь в мертвые пустые улицы Гнезда Нищего. Там падал снег: мягкий, редкий и зловещий в своем хрупком спокойствии в карантинном городе.
- И что ты будешь делать с ней? А, Касавир? – Корвус, один из шестерых, что пошли с ним в трущобы, посмотрел на него с явным неудовольствием. – Думаешь, что найдешь ее ро…
- Я не знаю, - хмуро оборвал он его.
Он знал, что многие женщины, которых изнасиловал демон или дьявол – или те, которые добровольно позвали в свою постель чудовище в обмен на что-то – просто избавлялись от нежеланного ребенка еще в утробе или отдавали в приюты. Они хотели избавиться от сложностей, клейма развратниц и позора, поэтому немногие тифлинги знали своих родителей. Этот ребенок, выброшенный на улицы, не оказался исключением. Она считала себя просто сиротой и помнила только крепость хельмитов.
Корвус хмыкнул и вытащил свернутые лиственные самокрутки. Прикурил одну от щепки из ближайшего костра.
- А я знаю. Мы должны ее накормить, дать ей зелье и отпустить, не благословляя. Это большее, что мы можем сделать. Она демон. Да и куда ты ее денешь? Всех не спасешь, Касавир. Мы не можем собрать здесь всех сирот Невервинтера, - он бросил ей быстрый взгляд в сторону караульной. – Если она вообще здорова. Объясни, чем ты…
- Командующий, - из здания вышла Мирани, опять оборвав паладина на полуслове. Ее толстая русая коса была перекинута на плечо, лежа на меховом воротнике. Жрица была единственной женщиной на их посту, а потому он поручил ей осмотреть девочку. Ее кашель напоминал ему обычную простуду и признаков чумы он не увидел – чумные так шустро не прячутся – но проверить не мешало. – Она не заражена. Что мы будем с ней делать?
Он посмотрел на Корвуса. Паладин щурился от табачного дыма. Затем на Мирани, чье усталое лицо с лиловыми синяками под глазами сейчас почти не выражало эмоций.
Хороший вопрос.


После обхода он собирался в госпиталь. Мирани сказала, что его искали, и он догадывался, почему.
Тера. Она умирала. Эта женщина заменила ему мать, и последние ее дни превратились в агонию, которую он ничем не мог облегчить. Он проведывал ее, несмотря на то, что госпиталь каждый раз казался ему чем-то, похожим на склеп, откуда можно никогда не вернуться.
Он мало отличался от большинства жителей Невервинтера в эти дни. Плохо спал, мало ел и молился больше обычного о мудрости и выдержке, чтобы не сорваться во всеобщее безумие. То, которое одолевало людей сейчас, было хуже паники. Многие смирились и просто легли умирать, не имея надежды, и видеть это было тяжелее, чем уже мертвых.
Он видел дрожащих, нищенствующих людей, греющих руки о костры из бесполезно дорогой одежды и жарящих на них ничтожные порции еды. Он видел грязных детей, которые кутались в лохмотья и смотрели на него алчно и злобно, словно боялись, что любой, даже воин Тира, способен отобрать у них последний кусок хлеба. Он видел сидевшую на земле возле Лунной Маски девушку, обхватившую худые колени. На ее щеке виднелась язва. Она поначалу посмотрела на него с толикой надежды, но увидела ленту и форму – и ее лицо потускнело.
Он дал ей денег.
Касавир не знал, что делать с той маленькой девочкой. Оставлять ее на посту стражи было нельзя, но и к себе он привести ее не мог – он жил один. Про отца не хотелось и думать.
Госпиталь на городской площади высился унылой черной громадой. Он мог бы не идти, но не посмел.
Он знал, что так получится. С самого начала. Предчувствие того горя, которое предстоит испытать, грызло его с первого дня, когда началась эпидемия – и каждый день, когда он видел Теру, отдавался в его сердце как шорох утекающего в часах песка, отмеряющего слишком короткое оставшееся время.
Тера лежала в палате вместе с остальными людьми, которые кашляли, плюясь кровавой мокротой, кричали, метались и сходили с ума от жара и боли. Некоторые из них просили дать им яд, облегчив тем самым страдания, и медсестры часто исполняли их просьбу без колебаний, называясь в горячечном бреду умиравших их сестрами и дочерями, матерями и возлюбленными. Умирающие часто звали тех, кого любили.
Его звали уже трижды, и каждый раз он молился, чтобы этот раз был последним. Он мог сохранять спокойствие, когда его оскорбляли, он мог не обращать внимания на чье-либо поведение, но куда ты денешь вздрагивающие руки и чудовищную горечь, когда несешь яд своим друзьям и тем, кто стал почти братьями? И каждый раз было почти одно и то же: тупые и необъяснимые, текущие против воли слезы, наспех сделанные надгробия, день, проведенный за рытьем могилы и заупокойной молитвой, мрачные лица оставшихся в живых друзей, которые невесело шутили, кто будет следующим.
Он молился за них, он просил Тира дать им исцеление, и иногда чувствовал, что болезнь отступает – только для того, чтобы вспыхнуть через несколько дней с новой силой. Это было проклятие, которое не могли исцелять даже боги. Ни Тир, ни Хелм, ни Латандер, ни Илматер, ни Тимора, ни Ваукин. Никто.
И в этот раз молитвы тоже ничего не могли сделать – он все дни пытался дозваться Тира. Просил, чтобы он сохранил ее. Почти мать, которая не оставляла его двадцать лет, и подарила шанс быть тем, кем он был сейчас. Он просил, чтобы его миновала ее просьба дать ей яд, хотя знал, что так и будет.
Наверное, он до последнего дня надеялся на чудо. До последней секунды, когда ее грудь под тонким одеялом приподнялась и опала последний раз, означая вечный сон без пробуждения.
Тир не сохранил ее.


Тело Нишки зудело от близости всех этих паладинов. Хуже чувства, что по ней ползали блохи.
Но, по крайней мере – ее накормили, а в низкой полутемной караульной было тепло. Ей казалось, что она в жизни не ела ничего вкуснее того горячего супа с овощами, и куском жесткого черного хлеба, показавшегося почти пряником. Она ела медленно, растягивая удовольствие от густого запаха, от размокающей корочки, от тепла, разливавшегося по телу, и блаженно щурилась. Такая еда была на улицах большой редкостью. От нее даже утих кашель.
А еще та женщина дала ей новую одежду, даже целую и теплую. И перебинтовала ноги. Наплевать, что куртка была форменной, предназначалась для мальчишки, и зрелище девочки-тифлинга в форме тирранки было до крайности нелепым.
Жизнь казалась почти прекрасной. Она даже не думала, что будет делать потом: краем уха слышала, что ее могут отпустить. Большего не нужно.
А знак с куртки она сорвет. Потому что остальные будут смеяться и думать, что она решила поверить в Тира.
Она доела, и уже собиралась уходить, когда вернулся паладин, который принес ее сюда. Ему пришлось слегка пригнуться, чтобы пройти в низкую дверь. Чуть больше секунды они смотрели друг другу в глаза, и ей показалось, что выглядит он каким-то пришибленным, а не суровым.
- Ты в порядке? – спросил он ее.
Нишка пожала плечами и кашлянула несколько раз. Едва она покончила с обедом - горло по-прежнему запершило, а груди болело.
- Я поела, мне дали одежду. Я согрелась. Можно я пойду?
Почему-то он поморщился от ее слов.
- Никуда ты не пойдешь.
Женщина с толстой косой, которая накормила и одела ее, косо взглянула на паладина.
- Командующий, это не мое дело, но я соглашусь с Корвусом. Демона нужно отпустить и все. Мы сделали, что могли.
Ей не нравилось все это. И все меньше нравился этот их командующий. Уличные порядки подсказывали ей, что если кто-то, как бы безопасно он ни выглядел, пытается куда-то увести кого-то из девочек ее возраста – от него нужно бежать со всех ног, потому что ничем хорошим это не закончится. Даже если это паладин или жрец.
Она встряхнула головой, сердито и настороженно глядя на мужчину. Голос в ее голове появился вновь.
«Теперь ты понимаешь, что лучше бы ты меня послушала, маленькая? Ты же знаешь, что такие, как он, делают с такими, как ты. В храмах почти нет женщин, мое маленькое сладкое дитя».
Она не видела себя со стороны, но ее щеки расцвели пунцовым цветом от одной этой мысли.
- Да! – она попятилась от паладина вбок по лавке, поджав ноги, теперь обутые в мягкие черные сапожки. Ступни по-прежнему болели, - Вы ничем мне не поможете, так что я пойду!
Она бы убежала, но этот паладин встал в дверях, загораживая вход. Вообще-то он явно не делал этого намеренно, но казался ей слишком большим, чтобы проскользнуть мимо него.
В глаза ему она не смотрела, предпочитая изучать собственные носки сапог.
- И через неделю я найду тебя в другом квартале, такой же голодной и полумертвой от болезни, - голос звучал устало.
Нет уж! Она ни за что не попадется! В следующий раз она сделает все, что скажут, даже убьет, лишь бы не попасть в лапы к паладинам!
Он протянул ей руку, и она шарахнулась от нее, как от крысы.
- Пошли. Отведу тебя сейчас к себе, а потом поищем твоих родных.
- У меня нет родных, - ответила она, не глядя на него.
Почему-то вместо страха в ней росла злоба. Ей захотелось накинуться на эту руку, прокусить ее, глотнуть крови – и убежать, пока он кричит от боли. Другие не станут ее ловить. Она отчаянно не хотела идти с ним и поплатилась бы за это чем угодно.
«Так и сделай! Так и сделай! Найди его потом и убей его! Найди его и убей его за все, что он уже сделал, прикрываясь верой!»
«Так помоги мне тогда! Приди ко мне и помоги! Я сделаю, что хочешь, только не отдавай меня ему!»
Когда он подошел на шаг ближе, она так и не поняла, что случилось. Перед ее глазами как будто поднялась алая пелена, похожая на растворяющуюся в воде кровь.
Нишка помнила, как бросилась к протянутой руке и вцепилась в нее зубами, прокусывая и кожу зимних перчаток, и плоть. Помнила солоновато-медный, слаще любой еды, вкус на губах. Помнила, как визжала и вырывалась, когда ее оторвали от крови и перехватили поперек тела. Помнила, как закричала еще сильнее, когда поняла, что голова кружится, и она уплывает в густой черно-красный поток, где не было ничего. Только запах крови, от густоты которого ее затошнило, и черный дым.
«Я помогу тебе. Обязательно».


Она пришла в себя в незнакомом месте. Потолок над головой был из плотно прилаженных друг к другу досок, а ей самой было тепло и мягко. Приятно пахло деревом.
Нишка села на кровати, кутаясь в одеяло. То было теплым и чистым. Хорошим. Она знала, что в бедных домах такого не бывает. Она машинально потерла грудь, чувствуя боль внутри, и подступающий приступ кашля.
Сонливость как рукой сняло, когда она увидела лежащий на кресле у ее кровати плащ с черным меховым воротником и высокие сапоги с пряжками возле двери.
Черт, черт, черт! Неужели тот паладин все-таки притащил ее куда-то?! Например, к себе домой! О ней и не спросит никто, если что-то случится!
Нишка смутно помнила, что укусила его за руку и… почему-то потеряла сознание. Первое ее ни капли не беспокоило, потому что он наверняка заслужил это, а на второе она не знала ответа, поэтому решила думать о более насущных проблемах.
Тифлинг принялась дико озираться, пытаясь найти что-нибудь, хотя бы напоминающее дорогу к выходу из дома. И свою верхнюю одежду. Она знала, что при необходимости убежит и без нее. И без обуви.
С нее, правда, не было снято ничего, кроме куртки и сапог, и это слегка ее успокоило.
«Может, он и правда ничего не хотел?»
«Он обманывает тебя! Путает тебя! У тебя нет друзей среди них!»
В комнате, помимо кровати и кресла, стояли шкаф и письменный стол в углу. Выглядело на удивление аккуратно. Она выбралась из постели и бесшумно подошла к окну напротив.
Это был второй этаж, поэтому она поняла, что вылезти не сможет.
Улицу внизу заносил снег – крупные, большие хлопья, из-за которых все казалось синим и очень холодным. Какая-то женщина тащила сани с телом на них.
Она вздохнула и решила обследовать дом. Все равно делать было нечего.
Может, его все-таки нет, или он спит, и она все же сможет убежать?
Нишка осторожно высунулась из комнаты. Голова у нее почему-то немного кружилась.
Дом выглядел тихим и полупустым из-за такого порядка, какого ей не приходилось видеть почти никогда. Напротив нее виднелась еще одна дверь с тяжелой металлической ручкой, а вниз вела широкая лестница. Снизу тянулся незнакомый щекочущий нос запах, который чем-то напоминал церковные благовония, но казался тяжелее и более пряным.
- Иди сюда! – в уже знакомом низком голосе слышалось недовольство, и звучала фраза резко, как приказ.
Она едва не подпрыгнула от неожиданности и огляделась. Черт! Он все-таки был тут! И как он ее увидел, если она его не видит?!
Ей было страшно, и она злилась. Голос обещал помочь – и где он?! А?! Где?! Когда она идет… когда она идет прямо к нему в лапы!
Нишка бы могла сделать вид, что не слышит этого паладина, но если он уже позвал ее – куда она денется? Не ей тягаться с такой физической силой. Девочка сжалась от злости, страха и мыслей о возможном унижении - и принялась спускаться, растягивая время и отчаянно соображая, что ей теперь делать.
Она несколько раз вдохнула и выдохнула, пытаясь подавить приступ кашля. Он подвел ее в трущобах, но не сейчас.
Когда она оказалась внизу, то не нашла паладина. Из единственной, самую чуточку приоткрытой комнаты, откуда шел запах и теплый желтый свет, послышались шаги и стеклянный звон, будто что-то разбилось.
- Арчи!
Обогнув высокий фикус у подножия лестницы, и бросив быстрый взгляд на входную дверь, она сделала несколько быстрых шагов и бесшумно дернула ручку. Отсутствие обуви и ковер на полу ей только помогали. После мази, которую наложила под бинты жрица, ступни почти не болели.
Дверь в дом была закрыта, и это заставило ее пасть духом. Ключей она не замечала.
«Конечно, будет он их класть у тебя на виду!»
Нишка подкралась ближе к двери, из-под которой лился свет, и, боязливо заглянула в щелочку. Паладин, который увел ее от стражи, хмуро собирал в железный совок груду белых осколков. Кажется, фарфоровых. На шкафу с посудой, вытаращив синие глаза, сидел полосатый серый кот. На столе лежала книга, и стоял чайник с кружкой.
Обломки со звоном отправились в деревянное ведро. Веник и совок – поблизости. Мужчина, воспользовавшись и без того немалым ростом, снял кота со шкафа, держа его под лапы.
Одна из рук была перебинтована у запястья.
- Доволен? Это была единственная ваза в доме, чучело.
Кот отправился на пол, всем своим видом выражая глубокое неудовольствие и достоинство. Нишка продолжала наблюдать за этой сценой, и была уверена, что человеческое ухо не расслышало бы тихое ругательство, которое последовало вслед за этим, когда паладин вернулся за стол.
- Исследователь, мать его.
«Какого черта?!»
Она взъерошила волосы, раздумывая и чувствуя себя глупо. Так он что, кота звал, а не ее?!
Кот тем временем невозмутимо просунул лапу в щель, и открыл дверь достаточно, чтобы Нишка уже не смогла скрыть свое присутствие.
Паладин обернулся к ней, и ей показалось, что он обеспокоен.
- Прости меня. Я тебя разбудил?
Она покачала головой, не зная, как себя вести. Было непохоже, что ее собирались изнасиловать, но тогда она совсем не понимала, зачем она здесь. Никто и никогда не помогает просто так, только в сказках, а у нее не было ничего, чем она могла бы заплатить.
- Нет.
Она забралась на стул напротив паладина, подобрав колени к носу. Кашлянула несколько раз. Тело по-прежнему чесалось, хотя почему-то меньше, чем днем.
- Как тебя зовут? – он поднялся со стула, заставив ее дернуться от неожиданности и расслабиться лишь тогда, когда она поняла, что он всего лишь наливает в кружку кипяток.
- Нишка, - коротко ответила она.
Нишка осматривала стол. Может, не укусить его, а ударить вот этим ножом, который лежит возле той желтой и странно пахнущей штуки? Его и ребенок младше нее украдет. Тифлинг уже протянула к нему руку, когда паладин повернулся назад.
Пришлось сделать вид, что она рассматривает желтую штуковину. Она взяла ее в руку, понюхала. Чихнула. Лизнула. Скривилась.
Фу! Кислая.
- Что это за гадость?
- Это лимон. Его не едят. Его кладут в чай.
Она почесала лоб возле рожек. Похоже, они росли, и поэтому чесались почти так же сильно, как все ее тело днем.
- Вот целиком что ли?
- Нет.
Он отрезал полупрозрачный кружок и бросил в ее кружку. Туда же отправилась ложка меда. Ей показалось, что этот мед уже давно был нетронутым. Берег он его что ли?
- Пей. Это поможет тебе вылечиться.
Какое-то время они молчали. Чай, который он дал ей, был горячим, сладким и чуть-чуть – кислым. Странный вкус, но он ей понравился. Она не думала, что он мог что-то подмешать, потому что сам пил из этого чайника.
Наконец, она рискнула спросить:
- Почему ты меня не отпускаешь, и как тебя зовут?
- Касавир. Не отпускаю - потому что ты ребенок, которому нужна помощь.
Она скривилась.
- Бесплатной помощи не бывает. Что тебе от меня нужно?
Он вновь помрачнел.
- Ничего.
- Так не бывает! Ты что, даже не сделаешь мне ничего за тот укус?
Этот… Касавир покачал головой, а затем пристально посмотрел на нее. Как будто изучал что-то, что в ней было, но она не понимала, что именно. Ей не нравился этот взгляд.
- Нет. Давно ты слышишь их?
- Кого?!
- Ты знаешь, о чем я говорю. О голосе крови. Тебе обещают все в обмен на мелочи. Иногда ты делаешь. Иногда нет.
Она совсем перестала понимать, что бы то ни было. Паладин, которого она считала таким же насильником, как некоторых жрецов, притащил ее к себе домой, чтобы пить чай и разговаривать про тот голос?!
- Послушай. Все это очень мило, но отдай мне мои сапоги и куртку, и отпусти меня. Я пойду. Я сама по себе, и мне нечего с тобой делать. Не сдохну.
Нишка злилась. Влипла же! Иногда эта забота бывает еще хуже, чем равнодушие! Вот кто их всех просил?! А?! Она не привыкла к этому, и такого вообще не должно было произойти!
- Я уже сказал, - я тебя не отпущу, - его тон не терпел возражений, заставив ее разозлиться еще сильнее. Ага, будет она его слушать! - Я многое знаю и о твоем народе, и о демонах. О том, что они делают с душами. Они начинают с подростков, взращивая из них прислугу, а заканчивают созданием себе подобных. Ты в опасности большей, чем думаешь. Я никогда не видел, чтобы они пытались захватить ребенка в твоем возрасте. Ты хоть что-то знаешь о своих родителях?
Ей не нравилось все это, и половину его речи она пропустила мимо ушей. Нишка взъерошила волосы.
- Я уже сказала – нет! Я ничего не помню, я не знаю, кто они, я всю жизнь была в приюте! Отстань от меня и отпусти!
Мужчина обреченно вздохнул, и устало потер глаза.
- Хорошо. Я попрошу тебя об одном. Останься хотя бы сегодня – здесь, и если за ночь ничего не случится – я отпущу тебя. Если захочешь есть, или будут нужны лекарства – будешь искать меня возле смотровых постов.
Нишка недовольно наморщила нос. Все это казалось ей просто сказочкой, сочиненной святошами, но, в конце концов – здесь была теплая постель и вдоволь еды, а она действительно болела. Настолько, что наверняка могла умереть на улице в то время, когда ей очень хотелось жить. Роскошью такого шанса не разбрасываются.
- А если случится?
- Если случится, - последовал мрачный ответ, - ты никуда не уйдешь, и позволишь мне позаботиться о тебе.
Она думала недолго. Пока что с ней ничего не случилось, хотя он много раз мог сделать что угодно. И сделал бы, если бы ему было нужно. Она пожала плечами.
- Ничего не случится, так что если ты так хочешь – я отосплюсь и уйду так, что ты и не заметишь.


Нишка уже забралась под одеяло, когда этот паладин зашел в спальню. Она напряглась и была готова к тому, что он пристанет к ней, но он не тронул ее даже пальцем. Только посадил ей под бок кошку и почесал животное за ушами, а затем протянул ложку чего-то резко пахнущего луком.
- Охраняй ее, Селун. А ты – выпей вот это.
Кошка чихнула от резкого запаха, издала странную смесь мурлыканья и мяуканья, а затем свернулась под боком девочки. Нишка покосилась на ложку и отодвинулась подальше от паладина.
- Это еще что?
- Это лук и мед. Моя магия может навредить тебе, поэтому пей.
Лекарство было омерзительным на вкус, но ей знакомым. Она выпила его вполне безропотно, хоть и скривившись от отвращения, а затем прокашлявшись до слез из глаз.
- Спокойной ночи, Нишка.
- Спокойной ночи, Касавир.
Паладин ушел, закрыв за собой дверь. Нишка осторожно протянула руку, чтобы погладить кошку, про себя недоумевая, почему ту назвали в честь богини луны. Пушистое тело было теплым и гладким на ощупь. Кошка урчала, а затем обнюхала ее руку и потерлась о ладонь.
Говоря по правде, она никогда не видела домашних кошек. И никогда не видела, чтобы они были такими ласковыми и ухоженными.
Ей было очень странно засыпать в теплой, действительно мягкой и свежей постели.
Правда, это не помешало ей погрузиться в сон спустя всего пару минут, убаюканной громким кошачьим урчанием и мягким телом под боком.


Весь вечер он думал, что делать с девочкой. Нишка была типичным уличным ребенком – грубовата, настороженна, озлоблена. Маленькая хитрая воровка.
От обычных детей, которых он видел, ее отличало лишь одно – кровь. Мелкие уличные воры на его памяти не кидались на тех, кто пытался им помочь.
Касавир поморщился и потер укушенную руку. Та болела до сих пор. Рана была безопасна, но челюсти у девочки в тот момент стали почти стальными – он подозревал, что если бы она сама не отпустила его руку, потеряв сознание, то прогрызла бы ее до костей.
Здесь было замешано что-то куда более сложное и сильное, чем какие-то остатки крови, способные проявляться у тифлингов, бывших ими всего лишь на четверть. Она была истинной полукровкой, и достаточно сильной.
Демоны и дьяволы часто приманивали подобных детей, но никогда не демонстрировали свою силу в открытом нападении. Он подозревал, что не только ее душа, но и ее кровь оказались нужны кому-то, если ее тело пытались использовать для нападения, наделяя его чужой, не предназначенной для этого силой. Бросить ребенка на произвол судьбы, когда его могли разорвать на части, он не мог.
Он думал, что девочка давно общается с той тварью, которая обещает ей удачу за услуги. Уличный ребенок не смог бы пустить в свой разум чужака так быстро.
Ей требовался присмотр и уход. В этом он был уверен, как был уверен и в том, что сегодня ночью что-то может случиться. Демона будет раздражать его близость, и его долгом было защитить ребенка от посягательств на разум. Он не собирался ложиться спать, прислушиваясь к звукам из комнаты девочки, собственному чутью и кошкам. Те чуяли тьму точно так же, как крыс.
Но что сделать завтра, если девочка останется – он все еще думал. Единственным, что ему оставалось – так это привести Нишку к Офале. Он знал, что за фасадом публичного дома прятались тайны башни Звездных Плащей, и велась война с Тайным Братством Лускана. Офала значила для Невервинтера куда больше простой хозяйки «Лунной Маски», и была опаснее стократ многих архимагов лишь потому, что пряталась в тени. Она была единственной, способной дать ребенку магические обереги и крышу над головой более надежную и скрытную, чем его дом. И он знал, что в месте, с виду похожего средоточие порока, душа и тело девочки могли быть в куда большей сохранности, чем в любом храме.
Его с Офалой связывали странные отношения, которые он не осмелился бы назвать любовью, но и обычную грань дружбы это тоже давно переросло. Он часто ночевал у нее, и знал, что ледяная с виду женщина была привязана к нему сильнее, чем к любому из своих друзей.
Он провел пару часов за чтением книги, устроившись в кресле у камина. Меч он держал на коленях.
Часы этажом ниже отбили три удара после полуночи.
Им бы так и завладела дремота, если бы не кошачье шипение, согнавшее сонливость лучше горсти снега в лицо.
Арчи, обычно спавший у него в ногах, как камень или мешок с картошкой, стоял напротив двери в спальню Нишки. Он вздыбил шерсть и прижал уши к голове, став раза в два больше своего обычного размера. Кот утробно мяукал, словно собирался напасть на невидимого противника.
- Арчи? Ты чег..?
Касавир поперхнулся на полуслове, чувствуя совсем рядом присутствие дьявола.
Оно расползалось, как запах. Кровь и пепел, омерзительное касание его разума беспорядочной похотью и насилием. Во сне бы, спи он крепко, это обернулось просто кошмаром, забытым под утро, но он не спал.
Он выхватил из ножен лежавший на коленях меч, и кинулся в комнату девочки.


Она проснулась, когда кошка рядом с ней зашипела.
- Селун? – Нишка сонно протянула руку, пытаясь успокоить кошку и притянуть ее к себе. Спалось, когда та урчала и согревала бок, просто чудесно.
«Здравствуй, моя сладкая. Ты просила о помощи. Я пришла».
Ей было ужасно уютно в этих одеялах, и не менее ужасно хотелось спать. Нишка перевернулась на другой бок, насупившись. Опять этот голос!
«Что-то поздно. Мне уже не нужно».
Ответом ей был смех, от которого она мигом проснулась.
Все бы ничего, но смех звучал не в ее голове, а в комнате, и когда она подняла голову - в углу горели два алых огонька.
«Ты звала – и я пришла. А в качестве платы я хочу крови. Твоей, милая. Ты же обещала мне все, что я захочу».
Селун зашипела еще громче, оскалив пасть. А Нишка закричала.


Он ворвался в комнату, не задумываясь, насколько глупо выглядит: полусонный, с мечом в одном руке и со светильником в другой.
Эриния возле постели девочки оскалилась и зажмурилась от яркого света, встопорщив окровавленные крылья. Тифлинг была белой, как мел, глядя на обсидианово-черный клинок, который почти касался ее горла.
- Отойди от ребенка, сука!
Он швырнул тяжелый светильник, выбивая из руки дьяволицы меч, а затем просто оттолкнул ее.
Драки не случилось, потому что времени на танцы не было – дьявол оказалась безоружна, а он вооружен и действовал инстинктивно. Меч проткнул ее насквозь. Эриния орала от боли и злобы, кровь пузырилась на черных губах, черные когти расцарапали ему оба плеча и потянулись к горлу.
- Ты должен был спать, ублюдок! Она должна была убить тебя!


Нишка съежилась в углу постели, глядя на то, как мужчина сцепился с тем-что-пришло-из-темноты. Это была женщина. Ее окровавленные крылья били паладина по лицу, и она шипела, как змея.
Она зажмурилась и спрятала голову, когда эриния посмотрела прямо ей в глаза. Белки были алыми, как кровь, будто у больного человека, и полны такой ярости, какой она не видела никогда в жизни. Она чувствовала, что эта тварь хотела убить ее так сильно, что эта ненависть касалась ее, как удары плетей. Это было так больно, как будто каждая клеточка ее тела наполнилась чем-то чужим, как будто она рассыпалась на части.
Нишка вздрогнула от ее голоса всем телом и зажмурилась до слез. Тот был не сладким. Тот был хриплым и визгливым от боли. Эриния задыхалась.
- Твой папочка серьезно ошибся… отродье. Великая Хезебель уничтожит его! Мы доберемся до вашей крови!
Она слышала дикий, сверлящий уши визг, треск огня и дерева, словно кто-то свалил по меньшей мере шкаф, шипение и шуршание, почувствовала запах серы и влажных перьев.
Когда наступила тишина, ей почему-то захотелось плакать. Это все было слишком быстро, слишком страшно, слишком непривычно.
Нишка шмыгнула носом и ощутила, как в ее руку ткнулось что-то холодное и влажное. Девочка дернулась, но обнаружила на своей постели лишь двух внимательно изучающих ее кошек.
- Ты цела? – Касавир сел рядом с ней.
Девочка посмотрела на него, озабоченного ее страхом и состоянием сильнее, чем собственными царапинами. На Арчи и Селун – синеглазых, настороженных. На черный пепел, испачкавший одеяло: все, что осталось от клинка, ледяное прикосновение к своей шее она запомнит на всю жизнь. На пятно крови на полу и вмятину на створке шкафа. На разбитый магический светильник, который она до сих пор держала в руках. Тот освещал уютную комнату мягким перламутровым светом и немного обжигал глаза своей близкой яркостью.
Ей очень хотелось ответить, что было только страшно, но вместо этого она почему-то расплакалась навзрыд, как маленький ребенок – от боли, от ужаса, от обиды, от полного непонимания происходящего. И уткнулась в заляпанную кровью рубашку паладина.


Утром она проснулась только из-за того, что в окно било солнце.
Ей было хорошо. Постель была теплой, и с двух сторон возле нее устроились коты. В столбе света танцевали пылинки. С крыши за окном упал снег, блестя россыпью радужных алмазов.
Нишка натянула одеяло почти до носа, наслаждаясь (наверняка) коротким периодом хорошей жизни - и зажмурилась. Нос пощекотал запах еды, тянущийся снизу.
События ночи почти забылись, если не считать треснувшего шкафа. Пятно крови Касавир убрал еще ночью, а одеяло вытряхнул на улицу.
Она уселась на кровати, почесывая в затылке и у рожек, перетерпела утренний приступ кашля – и спросила себя, как могло так получиться, что она действительно поверила, будто этот паладин может причинить ей вред. Натянув одежду – в этот раз она спала только в длинной рубахе, достававшей ей почти до пят – она отправилась вниз в сопровождении котов.
Дом казался ей большим, тихим и очень светлым. Комнату внизу заливал солнечный свет так ярко, что она зажмурилась. На кухне раздавались шаги, мяуканье и тихий звон переставляемой посуды.
Что-то внутри нее успокоилось при виде всего этого, и ей было так хорошо и уютно, как никогда в жизни.
Завтрак, несмотря на мерзкое лекарство, к которому добавилось полоскание горла какой-то резко пахнущей медом штуковиной, после голодных улиц казался ей каким-то пиршеством. Хотя умом она понимала, что даже в приюте их кормили намного лучше. Но чай и кашу с вареньем она проглотила так быстро, что сама удивлялась.
Ей показалось, что сам паладин не притронулся к последнему, как будто достал его только для нее - подсластить пресную еду.
На кухне было тепло и солнечно. Арчи и Селун вились у ног, лакали воду из мисок, и выпрашивали добавку к собственному завтраку. Она бы даже подумала, что в городе царит мир, а не эпидемия и разруха, если бы на горизонте не виднелся черный столб дыма, поднимавшийся от рвов, где сжигали мертвых.
Касавир отвлек ее вопросом, которого она не ожидала.
- Ты ведь не веришь в богов?
Он пил чай и спрашивал об этом, как о чем-то самом собой разумеющимся, но это почему-то рассердило ее. Нишка только фыркнула и облизала ложку.
- Я же демон. Они все ненавидят демонов. И вообще их нет.
Паладин вместо ответа покачал головой и отставил кружку.
- Они есть и присматривают за всеми нами. Ты просто еще не нашла своего бога. Или богиню.
Она не хотела говорить с ним о богах. Что он вообще понимал во всем этом? Эти церковники вечно верили в своих Тормов и Хелмов, и никто из них им не помогал! И в самый важный момент эти боги вечно их оставляли! Как будто у этого паладина кто-то умирал, чтобы он так говорил!
Она кашлянула несколько раз и сделала глоток из кружки, сердито глядя в стол.
- Я просила, чтобы они дали моему другу хотя бы смерть побыстрее. Они не дали. Их нет.
Краем глаза она почему-то заметила, что от этой фразы паладин слегка вздрогнул, как от порыва холодного ветра, но не поняла, почему. Только почему-то заговорил с ней после этого странно мягко. Она слышала это в его голосе.
- Иди одевайся. На улице холоднее, чем вчера. Я знаю, куда я тебя отведу.


Нишка была собрана через несколько минут, хотя собираться-то было – натянуть на себя все, что можно, и слегка взъерошить волосы.
Ее удивило, когда паладин опустился перед ней на колено. Так, что их лица были на одном уровне, и она даже ощущала его дыхание на кончике носа. Оно слегка горько пахло медом и мятой, и этот запах напомнил ей смесь, которую им давали в храме, когда они заболевали простудой как один. Он просто положил ладони ей на плечи, и руки казались теплыми, большими и тяжелыми. Кожа зудела от ауры, заставив ее недовольно поежиться, но вырываться она не стала.
- Послушай меня. Я сейчас отведу тебя в то место, которое может показаться тебе пугающим и непристойным. Это «Лунная Маска». Но я даю тебе слово паладина, что тебя не тронут, и ты не увидишь ничего того, что не должна видеть. У меня нет жены, которая могла бы присмотреть за тобой, прислуги тоже, а мои братья по вере заботятся в эти дни о других делах. Я знаю лишь одну женщину, которая могла бы последить за тобой, накормить и уберечь, и я доверю тебя ей, потому что верю ей как самому себе. Она значит для этого города намного больше, чем кажется. Я обещаю, что эта помощь не потребует от тебя ничего. Я буду проведывать тебя, маленькая.
- Я не маленькая, - хмуро надулась она, почесывая лоб у рожек. Но когда паладин протянул ей ладонь, то руку, закутанную в маленькую черную варежку, все же дала. Она ему верила, потому что больше было некому.
Вообще-то макушкой она доставала Касавиру едва ли до груди.


Город был все таким же неприветливым, как и вчера: солнце оказалось лишь слабой тенью ясного дня, и быстро исчезло бесследно. Звуки с запахами после уютного дома и почти суток в тепле обрушились на Нишку целой лавиной. Улицы пронизывали порывы ледяного влажного ветра, и они шли по мерзлой брусчатке с тонкой корочкой льда. Дома выглядели побитыми и заброшенными, оцепеневшими. Люди на улицах жгли костры из тел и мебели, пытаясь согреться жалким подобием тепла. Возле баррикад хмуро прохаживались солдаты. Она несколько раз крепко сжимала руку Касавира, когда видела гигантских лоснящихся крыс с алыми глазами, пробегавших между ящиков с противным писком.
Они прошли мимо двух ворот, мимо черного, искривленного дуба на центральной площади, в ветвях которого устроился жирный ворон – и, наконец-то пришли к кокетливому, изящному зданию. Над входом висела маска, которую Нишка уже видела много раз. Лицо миловидной женщины с арабесками вьющихся волос.
Она было потянулась к дверям, но Касавир ненавязчиво придержал ее за руку, уводя к заднему входу.
- Он не так заметен, - пояснил он.


Офала была совсем не такой, какой она себе ее представляла. Нишка даже рот приоткрыла, когда впервые увидела ее.
Она двигалась так плавно и казалась такой изящной, что девочка вообще не представляла себе, как такой может быть живая женщина. В ушах у хозяйки «Лунной Маски» были мерцающие и чуть-чуть звенящие серьги с синими камнями, лицо выглядело усталым, но чистым и строгим, а густо подведенные темной краской глаза казались холодными, как звезды. Она казалась доброй только когда улыбалась, а без улыбки - равнодушной, как лед.
А еще у нее были кошки. Она видела только двух, но слышала, что в «Лунной Маске» их жило аж пятеро. Один из котов – черный, как уголек – увязался за ней.
Вообще-то ее почти сразу отправили в маленькую комнату, где она должна была жить, но она не удержалась и подслушала, о чем Касавир говорил с Офалой.
Нишка бросила курточку на постель и бесшумно подкралась к двери. Ее глаза изумленно распахнулись, когда она увидела, что паладин держал женщину за талию, а Офала гладила его по щеке. Разговаривали они тихо, но у нее был по-кошачьи чуткий слух.
- …я не стал говорить ей этого. Я сейчас на похороны. Они уже вырыли могилу, и я не могу не проститься с ней.
Она приоткрыла рот от удивления и ощущения прикосновения к чему-то тайному. Вообще-то Нишка даже не думала, что паладины и жрецы по-настоящему могут печалиться по кому-то.
Офала что-то сказала ему, но в этот раз она не совсем разобрала, что, потому что женщина обняла паладина крепче и зашептала ему на ухо. Касавира с его низким тяжелым голосом было проще расслышать.
- Побереги себя. Не ходи на улицы. Меня… меня звали на этой неделе уже дважды. Вы все, кто у меня остались.
Она слегка высунула язычок и скривилась, когда взрослые поцеловались, а затем отвернулась, изучая свою комнату. Здесь было чисто. Настолько, что она ощутила себя замарашкой. Она прокашлялась и заглянула в шкаф. Тот был пустым. Затем в тумбочку возле кровати. Та тоже была почти пустой.
Вообще-то самым замечательным ей казалось узкое, будто в замке, окошко, свет из которого хорошо освещал комнату – и вставка из цветного стекла над ее постелью. Зеленые, желтые, розовые, алые и голубые осколки складывались в причудливую розу. Нишка тут же стянула сапоги и забралась на покрывало, пытаясь посмотреть на улицу то одним, то другим глазом через витраж.
Кто-то счел бы эту комнату каморкой, но ей здесь было уютно. Маленькое помещение с дверью, которую она хорошо видела с постели, почему-то внушало ей чувство безопасности. Ей здесь более чем нравилось.


А после этого был день тихой, размеренной жизни. Она радовалась происходящему, потому что сама не верила своей удаче – ее отмыли вкусно пахнущим лимонным мылом, дали смену одежды и накормили так, что она уснула после обеда. В Лунной Маске было много припасов, а двенадцатилетней девочке нужно немного.
И все-таки голову Нишки не покидала мысль, чем она обязана такой заботе. Она припрятала в складках одежды нож и теперь упражнялась с ним, пытаясь ловить и метать, а затем заняла руки нитью, пытаясь связать узелок, какой видела в ловушках.
Ковыряться в их устройстве и в замках ей всегда нравилось. Некоторые она уже могла разбирать и собирать, как игрушку, а карточные фокусы, которым обучилась на улицах, стали выглядеть в ее руках настоящим волшебством.
В конце концов, что ей еще было делать? Офала позаботилась о ней, но не больше необходимого. Она не была ни матерью, ни нянькой, и Нишке казалось, что это даже к лучшему.
Ей до сих пор виделся какой-то подвох в этом бескорыстии, но ее успокаивало то, что все слишком отличалось от привычных уличных правил – достаточно грубых, чтобы она привыкла к расплате за каждую мелочь.
Она уже почти заскучала, когда услышала в голове знакомый голосок.
«Не скучно тебе, маленькая?»
Нишка вздрогнула, оглядываясь и крепко сжимая нож в маленькой ручке. Свет падал на пол ее комнаты разноцветными пятнами, и она боялась, что сейчас увидит, как сегодня, ночью, алые глаза дьяволицы, покрытые сетью лопнувших сосудов, и саму дьяволицу. Полуголую, в стяжке из кожаных ремней, и ее мокрые крылья будут сочиться кровью.
«Даже не думай, что я тебя позову!»
«Мы придем сами, сладкая. Рано или поздно. Запомни это, маленький ублюдок!».
Она почувствовала, что дрожит, и плотно зажмурилась. Нишке больше всего хотелось, чтобы этого не возвращалось, никогда! Чтобы по ночам ее больше никогда не будили дьяволы и другие твари, чтобы никто не лез в ее голову, чтобы она жила так, как живет!
Она размяла плечи и руки, кашлянула несколько раз - и забилась в угол кровати, прижав к груди кота. Тот замурлыкал, словно чуя ее мысли, и потерся об руки.
- Они меня ни за что не получат, - сердито произнесла она. - Ни за что!
Нишка погладила шелковистую шерсть животного.
- Уж лучше я все паладину расскажу!


К ее удивлению, Касавир вечером вернулся. Ей показалось, что паладин выглядит совсем плохо после похорон, о которых он упоминал. Еще сильнее ее удивило, когда ужин они провели втроем, и Нишка поняла, что Касавир и не собирается уходить, хотя часы пробили больше десяти вечерних ударов. В довершение всего в ее комнату прошмыгнула Селун, и устроилась на постели.
"Он что, так и останется?"
Кошки и вечер говорили именно о том. Это озадачило ее. Почему он не остался у себя? Зачем принес Селун? Кто у него все-таки тогда умер?
Нишка уже успела понять, что у Офалы было много жилых комнат, размещавшихся на трех этажах «Лунной Маски», хотя видела она лишь две. Ванную – огромную и светлую, где вода в кадку наливалась сама, и были витражные окна, и полки с десятками искристо блестящих разноцветных флакончиков. А другой комнате – большой, с креслами и камином, стояла огромная раскидистая пальма около двери.
Вообще-то она подумала, что дерево – иллюзия, раз Офала была волшебницей. И так Нишка думала до тех пор, пока не оторвала длинный темно-зеленый лист от ветки и, ойкнув, поспешила спрятать его в карман, пока никто не застал ее за этим.
После ужина ей быстро наскучило играть и с запутывающей ловушкой, которую она почти сделала из одних ниток и щепок, и с ножом, и с кусочком бумажки, за которым гонялась Селун.
Ее тянуло рассказать о том, что она видела и слышала. Спросить, как она сможет избавиться от демонических голосов, и когда ей стало совсем невыносимо - Нишка пошла в большую комнату, где сидел Касавир. Офалы не было – она подумала, что женщина управлялась внизу, выслушивая капризы посетителей.
На самом деле Офалу она слегка боялась. Волшебница казалась ей очень строгой, хотя ее лекарства были не такими противными, и она не казалась злой.
Касавир улыбнулся, когда ее увидел. Нишке почему-то было неловко, что она отвлекла его от чтения, поэтому спряталась за пальмой, но, похоже, он услышал шаги и шорох веток.
- Скучаешь?
- Не-а.
Нишка забралась на диван рядом с паладином и подумала какое-то время. После ночи, когда пришла дьяволица, ей казалось, что все закончилось и голоса в ее голове больше никогда не вернутся.
- Я опять слышу этих дьяволов, - наконец, пожаловалась она ему, и бросила беглый взгляд рыжих глаз на мужчину. – Я не хочу, чтобы они вернулись.
На диван запрыгнула Селун, ткнувшись остренькой черной мордой в руку Касавира – а затем с мурлыканьем устроилась у него на коленях.
Нишка не понимала, почему он вдруг замолчал и сжал губы, словно не зная, что ответить на ее вопрос.
- Они вернутся?
Паладин покачал головой.
- Я кое-что знаю, но это… может повредить тебе, - он наконец-то посмотрел на нее. - Скажи мне, ты мечтаешь о чем-то?
Девочка вопросительно посмотрела на него, но ничего не сказала. Только похлопала рыжими глазами и поболтала свесившимися с дивана ногами, глядя в огонь. Ей казалось, что этот вопрос совсем не связан с тем, о чем они говорили.
- Я хочу сказать – думала ли ты о том, кем ты станешь, когда будешь старше.
Маленькая тифлинг пожала плечами, а потом вдруг тихо произнесла:
- Я хочу увидеть мир. Весь. Путешествовать, доставать атриф… арти… - она смутилась и умолкла.
- Артефакты?
Нишка не видела, как оживился ее взгляд от этой подсказки – она поджала ноги и уселась на диване поудобнее.
- Да! Все рассказывают, что маги любят эти штуки и много платят за них. При чем тут это?
Паладин задумчиво погладил кошку на коленях и вздохнул.
- Это хорошо, что ты все еще можешь мечтать.
Нишка поерзала. Почесала лоб. Склонила голову к плечу.
- Ну и?
- Видишь ли, дьяволы… - он прикусил губу. – Они ищут прорехи в человеческих душах, и создают себе подобных. Они чувствуют таких, как ты, и будут пытаться заполучить тебя всю твою жизнь. Но душа – это самое ценное, чем каждый из нас обладает в этом и в других мирах.
Девочка недовольно нахмурилась, пытаясь уловить смысл слов. Паладин вздохнул и слегка нервно сжал руки. Отсветы потрескивающего огня делали его и без того жесткое лицо еще более задумчивым и суровым.
- Каждому из нас чего-то недостает. Богатства. Любви. Славы. Дьяволы или демоны… неважно – они ищут это, и из желаний появляются чудовища, и вскоре они пожирают твою душу. И когда ты поддашься их уговорам – они не утащат тебя в ад, под тобою не разверзнется земля, но ты будешь их игрушкой, обреченной на муки, которая никогда не сможет найти того, чего ищет.
Нишка надулась, сложив руки на груди.
- Ага, то есть они меня утащат, и я ничего не сделаю, да?
Касавир нетерпеливо покачал головой и провел рукой по волосам, слегка взъерошивая их.
- Защита от них – это твой собственный разум и мечты. Или вера. Каждый из нас заполняет пустоту внутри себя. Кто-то любовью, кто-то дорогой. Кто-то защитой других. Ты никогда не будешь человеком моей веры, но если ты найдешь покровителя себе – он защитит тебя в посмертии от охотников за душами.
Она встряхнула головой, как будто просыпаясь ото сна, и недоуменно посмотрела на Касавира. Изогнутые рожки и медные волосы, лежащие густой непослушной копной - блеснули в свете огня.
Человек.
Она была готова поспорить, что паладин просто оговорился, что он ошибся или забылся, пытаясь объяснить ей то, что хотел, но...
- Но я же тифлинг. Полудемон.
Касавир отмахнулся от ее слов, как будто она и не была таковой.
- Здесь это неважно. Мечты и надежды есть у всех, и разрушить их хотят одинаково.
Она не знала, что и думать. Ее все время звали проклятой, грязной… как угодно, но только не человеком! Не тем, кто заслуживает хоть чего-то. Девочка поднялась на колени и растрепала волосы.
- Так при чем здесь мои мечты? Все равно этого никогда не будет! Меня прогонят отовсюду!
- Успокойся, - он протянул к ней руку, и она не шарахнулась от нее. Только подпрыгнула на диване и надулась еще сильнее прежнего. А затем привалилась к боку мужчины, позволив обнять ее за плечи. Сейчас она почему-то совсем не чувствовала ни его ауры, ни угрозы, которая должна была исходить от любого, кто был сильнее и старше.
Он слегка сжал ее плечо.
- Посмотри на меня.
Она задрала голову, глядя ему в глаза снизу вверх. В полумраке они казались синими. От его рук и дыхания по-прежнему пахло мятой, горьким медом, а от тела шел запах, напомнивший ей табак.
- Тебя не прогонят. Ты боишься не того. Мир несладкое место, но в нем есть место всему. И если ты будешь искать дорогу к тому, чего действительно хочешь – ты ее найдешь. Счастье имеет много форм.
Ей было слышно, как под слоями одежды постукивает сердце. Нишка почесала за ушами Селун и вздохнула.
- Это сло-ожно, - почти обиженно потянула она.
Она услышала, как паладин невесело усмехнулся.
- Сложно. Ты умеешь читать?
Нишка пожала плечами вместо ответа и кашлянула несколько раз.
Вообще-то в приюте ее почти научили читать. Почти. И считать тоже. Но она была плохой ученицей и очень мало помнила, запоминая больше то, что слышала – и это то и дело ее спасало.
- Не очень… но да.
Паладин убрал руку с ее плеча, отстранившись. Селун спрыгнула с его коленей.
- Если я принесу тебе книгу, в которой описывается этот мир – и даже то, что лежит за его пределами – ты сможешь понять ее?
Она кивнула.
- Это хорошо. Читай ее – и особенно, когда слышишь голос крови. Не разговаривай с другими, не думай о них, просто читай и мечтай. Как будто их нет. Ты сможешь?
И она кивнула второй раз.
- Умница, - Касавир поднялся и коснулся кончиками пальцев ее плеча. – А теперь иди спать. Тебе придется многое обдумать. Завтра я принесу тебе книгу.

(продолжение в комментариях)

@темы: творчество сообщников, фанфики

---

[Касавир]

Участники и участницы.
Почитав вчерашний пост насчет фэндомной битвы, хотелось бы сказать вот что. Я считаю, что желание участвовать в ФБ вызвано исключительно недостатком интерактива и общения внутри самого сообщества, поэтому если что-то и надо исправлять - то не лезть в пекло, а работать именно с этой ситуацией недостатка взаимодействия.

Мне давно уже хочется послушать и понять - чего не хватает, что хотелось бы, почему многие боятся постить или комментить. Людей много, но по неизвестным мне причинам почему-то почти никто не оставляет комменты или творчество именно здесь. А ведь его много и появляется оно довольно часто. По общему ощущению - то ли многим все равно, то ли все чего-то боятся, считая, что "ну как же, это же сообщество, оно же такое серьезное", то ли все для себя смирились, что это изначально мертвое место, где никогда нет ничего интересного. Это не так, и несколько... расстраивает.

По фестам. Первые два я планировал точно, но охотно послушаю еще идеи и предложения, какой проводить первым, так как интересно, чего все-таки хочется и хочется ли вообще. Я склоняюсь к тому, чтобы "вот прямо сейчас" начать второй.

На данный момент есть следующие идеи:
1. Фанфик-фест по песням (задаются персонажи и мелодия, которой можно вдохновиться)
2. Фанфик-фест, когда выкладываются два ряда цифр и всем желающим выдаются рандомные персонажи и ситуации в зависимости от номера.
3. Фанфик-фест на лучший обоснуй какой-нибудь безумной ситуации, но технически не представляю себе, как это будет выглядеть, поэтому в процессе обдумывания.
4. Фест холиваров дискуссий, но тоже не совсем представляю, как проводить его по технике и механике.

@темы: общение, административное, обсуждение

---

Минуту внимания.

[Батори]

*клацает зубами*
Котики, у меня тут достаточно странное предложение.
Перебрасываясь милыми и любвеобильными сообщениями с  Irrisor Immortalis, вдруг поступило предложение - а не поучаствовать ли нам в летней Фандомной Битве?
Недостатка в отличных авторах и артерах у нас никогда не наблюдалось, есть лишь проблема найти желающих и организовать все это заранее, чтобы потом, при регистрации команды, не возникало проблем и форсмажорных обстоятельств.
К тому же - насколько я помню, наш фандом никогда еще не участвовал в ФБ, поэтому в принципе у нас были бы неплохие шансы на успех - для большинства анонов это было бы как глоток свежего воздуха.
К чему я веду:

1. Есть ли смысл собирать людей?
2. Кто готов работать и отдать дофига времени на одну организацию и прочие немаловажные вещи??
3. Существуют ли вообще желающие?
4. Стоит ли надеяться на то, что мы-таки соберемся могучей кучей?

Желательно прокомментировать запись, да. Нам бы хотелось знать, стоит ли игра свеч, и сколько людей готовы попробовать.

Итак, пока кто у нас есть.

 Батори
 ...better off dead,isnt it?
 Мона-Эл
 Betrayed and Betrayer - котик, ты с нами?
 Irrisor Immortalis
 Nikki Frost - тоже - ты согласна, прелесть?
 Дженсаарай Бьорндис

запись создана: 05.02.2013 в 20:28

@темы: общение, обсуждение, новости

---

Осколки жизней.

[SofiaSain]

Что-то счастливое. Шандра.

Шандра.

Она очень смутно помнила моменты из глубокого детства. Сейчас она осознавала, что когда-то они были богатыми. Она очень отдаленно помнила человека, которого тогда воспринимала стариком. Рыжая борода, которая казалась жесткой, как проволока, а на деле оказывалась мягкой и даже теплой. Ей нравилось трогать его бороду. Она подозревала, что это сродни кошачьему инстинкту, когда кошки начинают «мять» когтями шерстяные вещи. Вряд ли это нравилось ее дедушке. Но она не помнит возражений.
Она помнит золотое шитье на его одежде. Сейчас она догадывается по своим воспоминаниям, что он был чем-то вроде мага, или просто каким-нибудь книжным червем в государственном месте. Помнит, что он всегда был «красивым». Тогда это воспринималось, как красота. Сейчас она понимает, что он просто хорошо выглядел. Как и мама с папой, как бабушка, которая всегда уезжала, если приезжал дедушка.
Она помнила две красивые вазы в доме, кружевную вязь салфеток. Помнила голубое покрывало, такого чистого, небесного цвета! Оно и сейчас у нее есть, но потускневшее, с поблекшими цветами.
Одежда больше не кажется ей удобной. И не является таковой. Грубее. Дешевле.
Но сейчас… Сейчас ярко. Хорошо. Сейчас она одета красиво, и может не стесняться хайклифских парней. Она сейчас ничем не хуже остальных девчонок. Одета с иголочки, во все лучшее. И она знает, что сегодня она красивая. Пусть ее одежда и грубее. Но она не хуже.
Мама подходит к их телеге, улыбаясь ей. Мама редко улыбалась, но Шандре очень нравилось, когда она так делала.
- Шенни, теперь моя очередь. Ты можешь погулять.
Шандра радостно смеется, быстро обнимая маму. Она готовится получить удовольствие, ведь мама сменила ее за прилавком к вечеру. А ярмарочный вечер – это волшебство. Мама с беспокойством говорит:
- Только не уходи в темноту, всегда будь на виду у людей, слышишь?
Шестнадцатилетняя Шандра, разумная и добрая девушка, успокаивающе улыбается:
- Я не испытываю желания вводить в искушение подвыпивших моряков. Я буду держаться около ребят Харви. Мы с Холли давно не болтали, а ее братья приглядят и за мной.
Мама довольна. И успокоена. А впереди – акробаты, актеры, танцы! А Шандра выглядит нарядной, и чувствует себя красивой.
Мама протягивает ей золотой:
- Это частично в счет дня рождения, но… повеселись. – Она прячет робость за улыбкой.
Шандра счастливо взвизгивает, порывисто обнимая мать. А потом ее отсылают веселиться.
И вот – она вплетает в свои красивые волосы, которыми она гордится, изумительную, богатую ленту. Она ярко желтая, под цвет глаз, и прошита золотыми нитями. Она стоит ужасно дорого, но она красиво подчеркивает ее глаза, ее волосы. На ее руке простое, но очень изящное кольцо. И у нее остались деньги, которые она сможет применить с пользой. Разве что… последняя покупка! И вот – душистый, еще горячий пряник. И мед внутри сладкий и золотистый.
Нэт Харви возникает перед ней, как всегда внезапно. И она готова провалиться сквозь землю! Она могла произвести впечатление, она хотела! После того их поцелуя. Она хотела оставаться для него удивительной и красивой как можно дольше. И вот, вместо красоты и сияния ленты, он видит пряник у нее в зубах!
Когда Нэт улыбается, около губ появляются две складочки. И они всегда привлекают внимание Шандры. Как и карие глаза, в которых, кажется, улыбка просто живет, никогда не покидая взгляда.
Он проводит пальцем по ее губе, а потом слизывает с него каплю меда. И его глаза смеются. Он выдает чуть хрипло (будоражащее выражение в голосе!), тоном, в котором угадывается будущий мужчина:
- Я едва узнаю вас, леди!
- Не могу сказать того же про тебя. – Она смеется.
И ее тянут танцевать. В нем буря энергии. И, хоть и немного жаль, кажется, он не собирается целовать ее снова. Но все девушки вьются вокруг него, а кружит он в танце ее! Бешено, так, что ее юбки постоянно обвиваются вокруг его ног, то с одной, то с другой стороны.
Она танцует, сияя золотом волос, сияя золотом ленты в волосах, сияя от радости, потому что сегодня ей не хочется думать. Ни о чем. Не о чем вспоминать. Нечего ждать. Ничего не делать. Даже не о чем мечтать, разочаровываясь, когда возвращаешься в реальность. Сейчас ярко, и весело, и радостно, и…
И ей даже кажется, что на ее руках нет мозолей. Вот насколько ей хорошо.

@темы: творчество сообщников, фанфики

---

Крепость-на-перекрестке

[Deekin_yeah]

Товарищи! Нужна помощь
Кто-нибудь может скинуть скриншот карты локации крепости-на-перекрестке снаружи и внутри каждый этаж?

Такого плана.

www.gamer.ru/system/attached_images/images/000/... Гугл не помог.
Буду премного благодарна!
На крайняк можно и сейв с отстроенной крепостью :3

@темы: помощь и вопросы – другое