Суки Это проклятье, с которым надо бороться. Вот как они все говорили. Бороться. А что делать, если сил на борьбу почти не осталось? Я смотрел им в глаза и не мог понять – неужели этого не видно? Кем они хотели видеть меня? Великим командиром для себя? Человеком, который поведет их за собой и укажет верный путь? Были уже такие и до них! И где они теперь? Почти все мертвы. И они об этом знают. Сами стояли поодаль от меня с Аммоном и слушали. Слышали мои отрывистые вопросы, и его резкие ответы. Видели меня, когда я эти ответы получил. Чего они хотят от меня? Каэлин, как Зджаэв. Мало того, что они, уверенные в своем предназначении и собственной силе убедили сами себя в собственной неповторимости. Так они обе еще и решили, что могут сделать из меня обычного подкаблучника, и вертеть моей судьбой в угоду собственным целям! Суки. Сафия, как Элани. Обе смотрят как сучки во время течки. Сами для себя выдумали любовь и оправдание моим поступкам, а потом принялись метаться, разрываемые своей «любовью» и чувством долга, который им навязали посторонние люди. Слабовольные дуры, мнящие себя сильными личностями, способными управлять собственной волей и волей других. А я что? Силен ли, чтобы сопротивляться чужому вмешательству в свою судьбу? Нет. И раньше, в куда более лучшие свои времена, не был силен. Позволял Королю Теней, Гариусу, Аммону, Зджаэв, Нашеру диктовать мне свою волю. Отказывался от того, чем мог быть, ради одной единственной цели – выжить. И только один положительный момент был во всей той истории – Бишоп веселился с меня, как с циркового клоуна. Хоть кому-то было весело. А теперь и я повеселился. Вот уж я посмеялся, когда увидел его в стене! Истерика – бабская привилегия. Но я понял, какой именно смысл они вкладывают в это слово. Мне пришлось смеяться до колик в животе. Иначе я бы впервые в жизни расплакался. Человек, которого я выбрал ориентиром, с которого я хотел брать пример – оказался не так силен, чтобы избежать смерти. Туда ему и дорога, ублюдку! Ха-ха! И я смеюсь даже сейчас. Сафия смотрит с удивлением. На ее лысине отсвечивают блики от костра, и мне еще смешнее. Да я смеюсь. Смешно, что эта идиотка смотрит с сочувствием и любовью. Элани я еще мог понять. Никогда себя уродом не считал. А этой-то чего надо? Она меня вообще-то вблизи разглядывала? Я сам себя мужчиной бы уже не назвал. Силы в мышцах не осталось, кожа, иссушенная и треснувшая – вечно покрыта язвочками. Я стал в два раза меньше себя прежнего. С какой бы животной страстью я не бросался на добычу, сколько бы духов не поглощал, мне было мало. Проклятье требовало все больше и больше. Мое тело ломалось под этим давлением, пожирая само себя. Сейчас я только тень того сильного, крепкого парня, которым был. А еще, раньше, я никогда не засмеялся бы вот так – без повода. Потрясающая картина – тощий юродивый оборванец сидит и ржет у костра. А его спутники таращатся, как на сумасшедшего. А чего они ожидали? Что я останусь нормальным, когда единственное, чего мне хочется – это жрать?! Постоянный голод – вот суть моего существа. И я смеюсь все громче и громче. Уже живот свело, а я не могу остановиться. Один взгляд на лысину Сафии, и новый приступ смеха. Еще один взгляд на пустое, безучастное лицо Каэлин, и новый взрыв смеха. Она даже сейчас заставляет себя не думать ни о чем, кроме предназначения! Ха-ха!!! Ганн не смотрит на меня. Он в трансе, и я знаю, что мой смех ему не помешает. Он ищет для меня еду. Может оттого, что он видел мои сны, он понимает меня больше остальных. Он и Окку… Мой смех оборвался так же резко, как и начался. - Твари вы все. Ненавижу. Знаете, чего я хочу? Я хочу последовать примеру эльфов-иллефарнцев. Лечь под дерево, и не шевелиться больше. Дождаться, когда меня сожрет зверье. И все будет хо-ро-шо. Так нет! Тут есть две сучки, что три души из меня вынут, но заставят идти дальше. Я не командир вам! Я не смогу победить! Я вообще не победитель! И не могу вести людей за собой. Я сам по себе. И умру так, как посчитаю нужным. Да хоть от голода! Я еще раз мрачно кивнул и уверенно подтвердил свои же слова: - Суки. – Поднял взгляд на Сафию и увидел все то же сдерживаемое сочувствие. Кивнул ей: - Пошли со мной, сказать кое-что надо. Она послушно поднялась и ушла следом. Я завел ее туда, где нас не будет слышно. Хотел дать ей то, что она хочет от меня, но боится признаться самой себе. Пока я еще могу хоть это… Кто знает? Я уже не в состоянии поднять меч, и мне пришлось перейти на малый лук. Вдруг я уже скоро не только оружие поднять буду не в состоянии?.. Получил по морде. Не слабо так получил. Черт! Даже хрупкая деваха сильнее меня! Если бы не ствол дерева за спиной, она бы опрокинула меня как пушинку! Сучка. Красивая, сильная, умная, но сучка. И все что мне осталось после того, как она торопливо ушла, лежать и брать пример с эльфов-иллефарнцев. И ко мне пришли, да. Только не голодное зверье, а Ганн, притащивший чей-то дух. Я даже не глянул, просто поглотил. Полегчало. Я знаю, что ненадолго, но полегчало. Еще немного я буду адекватным парнем, не кидающимся на баб и не ненавидящим весь мир. Но это все будет так недолго! Я… устал. Устал быть другим человеком, устал не быть самим собой. Устал от своей слабости, от голода, от борьбы. Я хочу домой. Но дома у меня нет. Крепость, лишь средство Нашера вертеть мною так, как ему будет угодно. Я хочу уйти туда, где нет боли. Туда, где тихо и спокойно. Такого места нет. Только смерть поможет. Освободит меня от всего этого. В какой-то степени я даже любил свое проклятье. Голод убивает во мне человека, но более того, он убивает мое тело. Я чувствую, что осталось совсем немного. Как бы ни суетились эти суки, им не удержать меня. Я освобожусь от их цепких, когтистых рук, и умру. И мне будет тихо и спокойно. И уже никто не сможет мною управлять. Вот так. А Ганна, кстати, я тоже ненавижу! Потому что этот ублюдок смотрит так, будто понимает. Да пошел он… И он знает, что я думаю именно так. Понимает. А так же знает, что вслух, на сытый желудок, я, проклятый лицемер, скажу совсем другое: - Спасибо. - Пожалуйста. Ты вчера чем-то расстроил Сафию. Не знаю чем, но подумываю утешить девушку. И смотрит так хитро-хитро. Знает ведь, что про себя я взбеленился и поливаю его грязью. Никто не посмеет ее трогать, кроме меня. Но вслух я бросаю равнодушно: - Мне все равно. По большому счету, мне, правда, уже все равно. И только конец имеет значение. За нее бороться я не буду. Меня самого скоро не будет. И мой вздох похож на судорожный всхлип. Нет легкости ни в чем. Ни в дыхании, ни в движении. Давит все на тело. Плохо, дурно мне. Я слаб. Я умираю. И пусть все будут прокляты вместе со мной. Суки.
Гость Злая зарисовка. Очень. Кстати, лично для меня неожиданная - в том смысле, что ожидал исполнения о ГГ, который "из последних сил", но идет к... хм, "доброму" варианту развития событий. Но, пожалуй, страшнее получилось: у ГГ уже от голода крыша едет. Лично я вижу в этом "суки" не настоящую ненависть к той же Каэлин и той же Сафии, а метания зверя, загнанного в угол, который уже кусает всех подряд, потому что на самом деле - страшно и очень больно. Физически и морально. И да, если что - я не заказчик)
Голод убивает Голод убивает. Медленно, неотвратимо, кусок за куском он отнимает у меня – меня саму. Мои мысли, мою память… Голод – мой палач. Палач талантливый, истинный мастер своего дела. Из тех, что удерживают свою жертву умирать сутками, заставляя желать смерти как избавления. Заставляя поступится гордостью за лишний вздох без боли, предлагая равный обмен – воспоминания, нет, конечно, не все сразу - за пару часов зыбкого больного забытья. Принципы - за иллюзию отдыха. Голод шлифует меня, как морская вода гальку. Стесывает все лишнее, ненужное, мешающее выжить и дойти до цели. Физическая сила – к черту ее, лишь я могла идти вперед. Вежливость и дипломатию – в задницу. Желание найти самый выгодный путь – некогда. Шелестит песок, безжалостно отмеряя утекающее время. Я слабею, а вечерами безуспешно пытаюсь собрать в единое целое обрывки ветоши, в которые превратилась моя память. Но от прежней меня остается все меньше. Голод превращает меня в тварь, все чаще одержимую единственным желанием «жрать-жрать-жрать!» Я раз за разом срываюсь на спутников, хлещу по щекам Ганна, заставляя его вызвать хоть какого-нибудь духа. Когда он в последний раз отказался – я схватилась за нож, не задумываясь. Моя жизнь все больше и больше напоминает старую сказку про девочку, которая убегает от злой ведьмы, с той лишь разницей, что я бегу от ведьмы вовсе не к спасению. В самое жерло адской печи иду – а вот героев кому?! Меч волшебный на блюде – не изволите? Душу рваную, больную, но живую еще – не желаете ли откушать? Летит за спину волшебный гребешок и встает за моей спиной лес Эшенвуд. Живущие там телторы на время гасят мой голод, давая мне силу идти дальше. Взмах руки и вместо серебряного зеркальца расстилается позади темная гладь озера, что скрывает под собой Затопленный город и Дремлющий шабаш… Ах, как вкусны их души, как сладки чужие сны… Я устала, чертовски устала. У меня нет сил верить в счастливый конец этой истории. У меня вообще нет сил. Но я иду. Я иду и сжимаю в кулаке последний подарок ведьмы – отполированный чужими прикосновениями орех с темной морщинистой скорлупой.
Гость Хорошее исполнение) Мне нравится, каким контрастом сейчас выглядят два уже имеющихся варианта. Если в первом я чувствую злость загнанного в угол, то здесь - смертельную усталость, когда просто идешь и механически переставляешь ноги, которые уже как будто и не идут. Вообще ничего не остается, кроме холода и все той же усталости. И это не менее страшно.
А мне понравилось во втором варианте, что не смотря ни на что, в героине идет борьба между обреченностью и надеждой. Она не дает себе упасть и сказать "все, пас". Это достойно уважения, а в ее ситуации, это достойно тройного уважения. И даже если она станет тем, кого боятся даже боги, желание выжить, показанное в этих строчках, так или иначе, спасет ей жизнь. Поучительно и правильно в моем понимании. Спасибо
Безумие.- Фарлонг, возьми себя в руки, - прошипел сквозь зубы Ральф, пытаясь удержать равновесие, целяясь за сухие, голые ветки. Ноги не держали его.
На снегу виднелись тёмные пятна. Это был его ужин. Всё было слишком плохо. Пища не усваивалась. Она возвращалась назад, смешанная с кровью и желудочным соком. А теперь появилась ещё и странная дурнопахнущая бурая слизь. Начинало казаться, что тело умирало изнутри.
Боги, с такими темпами он скоро не сможет самостоятельно передвигаться.
Но дело было не только в болезни тела. Сны. Они преследовали его. Даже если он не спал, чёрные ночные видения были всегда с ним. Всё то, что было, что есть и что будет. Всё то, что могло бы быть. Его собственные воспоминания и воспоминания тех, других. Его боль и их боль. Его страх и их страх. И их общий голод.
Ральф пытался двигаться как можно тише, возвращаясь в лагерь. Огонь угас. Сегодня это была его обязанность поддерживать костёр. "Я не справился." Сафия во сне проворчала что-то неразборчивое, вздохнула и затихла. Через несколько мгновений она начала говорить уже чётко и громко: - В тебя что, демон ледяной вселился? Мы же сейчас умрём от обморожения!.. Голос её прошёшлся словно нож по чему-то твёрдому. Ральф едва не завыл от боли в голове.
О Латандер. "Избегайте печали..." Мои сны отравлены. Больны, черны. Я больше не сплю. Я не мечтаю. "...поскольку из смерти приходит жизнь..." Моё тело отравлено, искалечено, вывернуто наизнанку. Я не могу защитить мир. Я не могу защитить хотя бы тех, кто рядом. Я не могу защитить себя. Я едва могу ходить. "...и всегда будет новое утро." Моя душа?
Рассвета не было. Небо не меняло цвета. Утро почему-то опаздывало.
Ганн знал. Ганн всё знал. Он видел сны. Ральф понимал, что начинает ненавидеть его. Не раз в сновидениях ему мерещилось спокойное лицо шамана, с насмешкой на губах и с равнодушностью во взгляде. Не раз Фарлонг набрасывался на туманное видение, с неясным желанием уничтожить, убить, поглотить. Ганн владел снами. Он мог бы помочь, но не помогал.
Сафия возилась с костром, осыпая Ральфа непонятными, но грозными проклятиями.
Ганн смотрел на Ральфа со странным выражением, словно спрашивая о чём-то. - Интересно, какой бог отвечает за пищевые отравления? - громко пошутил Ральф, похлопав себя по животу. Попытался пошутить, по крайней мере. Выражение лица щамана не изменилось. Вопрос бы не об этом. "Прошу, помоги мне спать."
"...и всегда будет новое утро." Больше не хотелось молиться и взывать к своему богу. Лорд Утра молчал.
Ральф понял, что он теперь безумен. Мысли искрились в голове и затухали. Он потерял власть над телом, а теперь теряет власть над разумом. Это конец. Нужно домой. Лишь бы добраться домой.
Окку называл его "малышом". Келгар - тоже. - Кто же позаботиться об этом малыше, если не я? - Это я-то малыш? А Дэйгун не называл. Никогда. Ни разу.
- Папа.
Небо синело. Горизонта не было видно из-за деревьев, но Ральф знал, что скоро небо будет гореть - утро.
"Где мои ноги?" - пронеслась странная и смешная мысль. Ног он больше не чувствовал. - Малыш? - пробасил Окку, когда Ральф попытался ухватиться за шерсть медведя. Сознание куда-то уплывало. "Нет, нет, только не туда. Только не это. Нельзя спать. У меня не получится спать..."
- Выпей это, - холодный и твёрдый голос приказал. У Каэлин голос такой, словно она никогда не назовёт своего ребёнка "малышом".
Ральф почувствовал что-то, название чего он никак не мог вспомнить. Он погружался в сон и не испытывал при этом боли.
Чья-то ладонь мягко коснулась щеки. Голос Ганна доносился откуда-то сверху и слева. Спокойный, и... нет, не равнодушный. - Спи, проклятый. Спи. Сегодня я буду охранять твои сны.
-
-
27.03.2011 в 15:09-
-
27.03.2011 в 15:22Злая зарисовка. Очень.
Кстати, лично для меня неожиданная - в том смысле, что ожидал исполнения о ГГ, который "из последних сил", но идет к... хм, "доброму" варианту развития событий. Но, пожалуй, страшнее получилось: у ГГ уже от голода крыша едет. Лично я вижу в этом "суки" не настоящую ненависть к той же Каэлин и той же Сафии, а метания зверя, загнанного в угол, который уже кусает всех подряд, потому что на самом деле - страшно и очень больно. Физически и морально.
И да, если что - я не заказчик)
-
-
27.03.2011 в 15:40-
-
27.03.2011 в 18:06Хэлгеайни Спасибо, очень приятно
-
-
27.03.2011 в 19:54-
-
27.03.2011 в 20:17Хорошее исполнение) Мне нравится, каким контрастом сейчас выглядят два уже имеющихся варианта. Если в первом я чувствую злость загнанного в угол, то здесь - смертельную усталость, когда просто идешь и механически переставляешь ноги, которые уже как будто и не идут. Вообще ничего не остается, кроме холода и все той же усталости. И это не менее страшно.
-
-
27.03.2011 в 20:32-
-
29.03.2011 в 07:23-
-
01.04.2011 в 19:35Хагрин А я знала, я знала!!!
-
-
30.04.2011 в 15:23-
-
30.04.2011 в 17:17