В тексте встречаются раскавыченные цитаты из Толкиена, Кэрролла и Стругацких. Как-то само встави-лось. Прошу прощения, если здесь так не принято. Первый опыт.
читать дальшеДверь распахнулась и шибанула ручкой в стену не хуже тарана. Из ветхого шкафчика рядом со входом посыпались свитки и стекла. Алданон окаменел, Сэнд замер, капитан резво повернулся к ввалившемуся в библиотеку Келгару. — Они опять взялись за своё! — прохрипел Келгар, хватаясь то за сердце, то за флягу. — Взялись, говорю!.. — он отхлебнул и закашлялся. Откуда-то снизу, из подвалов, нёсся тонкий вой, прерываемый гулким звоном. — Твою ж мать, — выразился капитан и ринулся на звук, вооружившись пачкой бумаги и канделябром на восемь свечей. Келгар еще раз приложился к фляге, одновременно показы-вая свободной рукой Сэнду и Алданону насколько все худо в этот раз и что он об этом дума-ет. Потом тяжело вздохнул и двинул за капитаном.
Капитан добежал до подвалов, когда события достигли апогея. — Ну конечно, — хмыкнул он. — Мою любовь зовут на З. Я ее люблю, потому что она За-думчивая. Я ее боюсь, потому что она Задира. Я ее кормлю… Запеканками и Замазкой. А живет она… — Здесь она живет, — сварливо прочавкала Нишка в ритме капитановых рассуждений. Она с ногами забралась на алхимический верстак и увлеченно жевала яблоко. — Судя по всему, ты не кормил ее с прошлого четверга. Кроме тебя никто не решился, а ты забыл о ней. Так что теперь занимай место в партере, дружище. Сейчас будет Здорово. Запоминающеся. Залихватски и Зловеще. Злоеб… — Прошу тебя, — прервал ее капитан. — Не попрошайничай, — Нишка сморщилась. — Приличные люди так не делают. Капитан вздохнул и с интересом уставился на небольшую толпу, окружившую варлока и гитзерай, которые бились так, что пыль стояла столбом. Над их головами, содрогаясь от ужаса и чихая от пыли, висел мегапаук Кистрел. — Сскверный хозяин! — сипела Зджаэв. — Сскверный хозяин насс обманул, обманул Ззджаэв, ззджжжж, ззззззжаф. Аф! Ав! Нельзя обижать Прелессть. Отдайте ее нам, пуссть она будет у Ззджаэв, у насс! — Её не так давно выпустили из тюрьмы, — отметил капитан, как бы ни к кому особо не об-ращаясь. — А в тюрьме кормили, наверняка, одними Занозами. У нее психическая травма и Хельсинский синдром вперемешку с синдромом блокадника. Поделись яблочком, кстати. Знаю, что у тебя есть еще. У тебя всегда есть. Нишка поделилась. В сущности, она была доброй девушкой, яблока ей было не жалко.
— Пошла прочь, не приближайся ко мне! Если ты меня еще коснешься, будешь низвергнута в Роковую Расселину, в негасимый огонь, — взвыл Амон. — Ссмерть, ссмерть, нам осталась одна смерть, — запричитала гитзерай. — Прелесть сгниет у тебя, рассыплется в прах, да-сс, в прах. Нарушены правила хранения! Сырость и древоточцы! Ты жалкий дилетант, как ты ссобрался ее читать?! Ты ж не сспособен отли-чить дентальный зззвук от лабиального!.. Ты букв не знаешь! Амон выдал в ответ звук, вообще не поддающийся классификации — в радиусе нескольких километров от Кроссрода осыпался мох с камней и сомлели животные, что понежнее. Кист-рел рухнул с потолка и как мячик упрыгал в темный угол, где и затих навеки. Слегка конту-женная звуковой волной гитзерай привстала на четвереньках, помотала головой, попятилась, уперлась задом в угол, поняла, что отступать дальше некуда, оттолкнулась от стены и щукой полетела в варлока, выставив зубы. Народ порскнул в стороны и начал делать ставки. Куча мала возобновилась с удвоенной силой. Зджаэв и Амон Джеро перекатились из мастерских в вызывальную залу. Наконец сквозь раскордаш пробился рёв капитана. — Как поживаешь, милое дитя? — орал он, потрясая канделябром. — Хорошо тебе было в тюрьме?! Хочешь Заливного и Зуботычин, а, Зджаэв? Фу! Зубы из него вынь и возьми вот яблочко! Отбой воздушной тревоги, Амон! Перерыв десять минут! Алданон накопировал по манадцать штук свитка! Каждому! Вот! Не прошло и полгода!.. — капитан знал, что иногда бывает неважно, что орать — главное, чтоб громко. Неизвестно, чем бы все кончилось, будь Зджаэв такова, как прежде. Однако ее тоже извели мучительные скитанья, вечный голод и жажда, нестерпимый ужас и алчная, гложущая тоска. От нее и остались-то кожа да кости, только глаза горели по-прежнему. Трясущимися руками она вцепилась в пачку желтоватых листков, испещренных рунами, и прижала их к осунувшемуся бюсту. — О, моя прелессть, — прошептала она, — Знай, я прочитаю тебя от начала до конца, я разберу тебя по составу, я буду наслаждаться каждой фонемой! Я прогуляюсь по твоему семантическому полю, прелесть моя прелестная! Кроме того — знай! — сегодня я взяла верх! — Слегка взяла, — хрипло сказал капитан. — И знай… тьфу! — То есть, зачем ты прокусила ему руку, чудовище? — Знай, больно ему не было, — загробным голосом провозгласила Зджаэв — прогрессор и структуральный лингвист, утерявший человеческий облик, — и побрела прочь из подвала, подвывая: — И с тех пор ведут меня по жизни глухие, кривые окольные тропы… троп есть метафора, эпитет, метонимия… Знай наших… сам знай… я и так все знаю… Знать, дышать, бежать и видеть… Под барабанную дробь на самом верху лестницы появился Келгар. Он притащил огромный пирог, блюдо и длинный хлебный нож. — Я уже совсем запутался с вами, — сказал Келгар, опасливо пропуская в дверь Зджаэв и пряча нож за спину. — Что там сначала — раздать или разрезать? — Засунуть! — рявкнул Амон Джеро. Кровью из прокушенного пальца он неосторожно ок-ропил пентаграмму. В ней тут же образовался Мефазм, осмотрелся и пожал плечами. — Ничего не поделаешь, дружище, — философски заметил он. — Все мы здесь не в своем уме — и ты, и я. И дематериализовался. Очень медленно. Первым исчез кончик его хвоста, а последней — улыбка; она долго парила в воздухе, когда все остальное уже пропало.
читать дальше
выдыхаю)))